Звезда творения

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, все здешние, в основном преподаватели из училища и из художественной школы. Летом выезжают на пленэр, в Приполярье, там очень красиво… у нас и фотовыставки бывают, кстати, и ювелирные…

Я добралась до последнего зала, но «моего» художника так и не встретила, хотя имена авторов под картинами повторялись редко. К чести местного училища, почти все полотна оказались вполне достойными по замыслу и техническому исполнению. Одного художника я даже запомнила — взгляд на мир у него был настолько оригинален, что я с удовольствием забрала бы несколько его работ с собой в Екатеринбург. Антон пристроил бы.

— А есть у вас художники, кто здесь не выставляется? Не продает свои картины, не общается с коллегами?

Смотрительница задумалась. Кажется, мой образ «столичного агента» вполне сработал, несмотря на вытянутую футболку, короткие шорты и раздраженную крапивой кожу.

— Разве что пенсионеры, у кого здоровье уже не то… Те, кто уехал, не в счет… Тимофей Кочуров разве что… У нас одна работа его есть, хотите взглянуть?

— Хочу, — сказала я, чувствуя, как внутри меня словно струна натянулась.

— В подсобке она, — пробормотала смотрительница, извлекая из кармана связку ключей. — Он нам ее сдал три года назад… никак не пристроим, убрали пока…

Она отперла узкую дверь какого-то служебного помещения и вскоре вынесла мне небольшое полотно, оформленное в самый простой багет. Я взяла картину в руки, стараясь сдержать дрожь. Да, это, без сомнения, был мой мастер. Тот самый, чьи следы я второй день то и дело встречаю в Северо-Каменске. Только его отпечаток на этом полотне разительно отличался от того, что я час назад сняла со стаканчика для карандашей, — свежая, сильная, хотя и не слишком приятная для восприятия аура. Да уж, личностью художник Кочуров был весьма противоречивой…

Манера письма у него примечательная: гладкая, тонкая, точная. Кочуров крайне внимательно относился к деталям. Сейчас такой стиль не в моде, но этот художник, похоже, плевать хотел на моду. Он писал так, как считал правильным. Но, кажется, я поняла, почему выставочному залу так и не удалось продать полотно: вряд ли кто-то захотел бы иметь в своей гостиной детальное изображение алкогольного делирия.

— Пил он, — с жалостью пояснила смотрительница, словно угадав мои мысли. — Запойно пил. А ведь какой был парень талантливый… Какие копии делал — от оригинала не отличить… И по металлу умел работать, и по дереву. Скольких людей уже пьянка сгубила, не сосчитаешь…

— А как с ним можно связаться? — перебила я ее.

— Как связаться-то? — удивленно переспросила старушка. — А я разве не сказала? Он ведь пропал без вести. Два года назад пропал — так и не нашли. Квартира у него сгорела… Да ее уж давно продали…

Рейнгард, 19 июня и сто лет назад

Не знаю, что на этот раз вывело меня за пределы Тьмы Внутренней. А может, я и не успел в нее соскользнуть и все это время пребывал в беспамятстве, на зыбкой границе своего существования. Тьма была внутри меня — но тьма царила и снаружи.

Я долго не мог понять, где нахожусь. Да и с «когда» тоже возникала путаница. Память — единственное, что у меня осталось, — походила на рассыпанный пасьянс. Какие-то лица, сцены, пейзажи. Почему-то часто вспоминался город: белые ажурные башни на берегу синего моря. Вспоминался огромный, невероятной красоты замок из красного камня, летящий над бурлящими туманными волнами. Разноцветные вспышки, ощущение могущества. Я видел лица — множество лиц, но не мог вспомнить ни одного имени. Я помнил женщину — прекрасную, как огонь, и такую же опасную. У нее были черные, блестящие, уложенные в необычную прическу волосы и раскосые глаза. Я не знал, ни кто она, ни кем мне когда-то приходилась. Это сводило с ума. Если бы я мог кататься по полу от отчаяния и грызть камни — я бы так и делал. Но я не мог пошевелиться. Не мог видеть, слышать, не мог уловить ни дуновения магии, кроме одних и тех же плотно окутывающих меня замкнутых потоков. Что это за магия, откуда она взялась — я не мог вспомнить.

Я даже имени-то своего не помнил.

Не знаю, сколько времени я провел, пытаясь найти хоть одну ниточку, хоть одну дорогу к себе. Но все рано или поздно проходит. Уж эту истину я выучил хорошо… Однажды, когда я в очередной раз перебирал бессмысленные картины из своей памяти, что-то насторожило меня. Что-то было не так. Что-то беспокоило меня, отвлекало от обычного моего копания в цветных снах. Потом я осознал, что это такое.

Свет. Снаружи. Я уже перестал отличать внешнее от внутреннего…

Свет приближался. Я не сразу понял, что кто-то идет по подземному коридору, высоко подняв факел. Простым зрением я не мог его видеть — глаза отказывали мне, но магическое зрение сохранилось. Возможно, благодаря тем самым плотным магическим потокам, не дававшим мне пошевелиться. Я увидел огонь — самый обыкновенный, рассыпающий искры, увидел лицо человека, искаженное страхом и напряжением… и внезапно понял, что обрел точку опоры. Мир перестал кружиться вокруг меня цветной бессмыслицей. Я начал осознавать себя и вспоминать.

И прежде всего я вспомнил о том, что подобное со мной уже случалось.