– Э-э! – растерявшийся Гуревич ткнул в сторону выжидательно затихшего сомелье. – Я столько не прихватил. Не рассчитывал, знаете.
– То есть теперь ты вымогаешь с меня! Нечего сказать, – вошел во вкус, –0нлиевский рассмеялся. – Ладно, оплачу. Но – знай: вхожу в расход. А у меня правило – расходы окупать. Так что имей в виду: шаг вправо, шаг влево – побег!
Он едва заметно кивнул помощнику и стремительно засеменил к выходу, где его уже поджидали с шубой наготове.
Дверь перед Онлиевским распахнулась, впустив клубящийся пар, – зима в этом году выдалась морозной.
В притихшем ресторане неприкаянно сидел Борис Гуревич. Только что жизнь его, едва приятно наладившаяся, круто переломилась пополам. – Прикажете подавать белугу? – Гуревич разглядел в глазах официанта сладостное выражение холуя, сподобившегося лицезреть унижение другого, попиравшего его самого, – и упивающегося этим. – Счет!
Аппетит отбило начисто. Гуревич понял, что в этот ресторан никогда и ни под каким предлогом больше не вернется.
5
Февральская воскресная Москва, пронизанная леденящими порывами ветра, выглядела пустой. Борис Гуревич стоял у резного окна и с тоской наблюдал за вихрями, клубившимися на пустынном дворе бывшего Московского страхового общества, отгороженного ажурной решеткой от притихшей Лубянки.
Впрочем, тоска не покидала отныне Бориса Семеновича и в хорошую погоду. За время, прошедшее после свидания с Онлиевским, он сильно переменился. Еще вчера общительный, подвижный, несмотря на тучность, человек сделался дрябл и пасмурен. Оживленные глазки как-то заматовели и сами собой ушли в глубину. Привычная розовощекость зацвела болотной ряской, да и сами щеки провисли, так что при ходьбе и энергичном разговоре потряхивались возле подбородка, будто брыли у бульдога.
Даже еда не доставляла радости. Не было прежнего азартного обжирона, когда едва вкладываешь в рот один кусок, а рука уже торопится за следующим. Порой Гуревича охватывало желание пойти к Рублеву и честно признаться в сговоре. Но понимал, что это невозможно. Слишком напорист оказался Онлиевский и слишком многое наподписано за эти месяцы. Так что пути назад не осталось. Да и при всяком упоминании о нахрапистом олигархе, не знавшем удержу при достижении своих целей, Бориса Семеновича охватывал неконтролируемый страх. Гуревич заметил, что у джипа охраны, прижавшегося капотом к китайскому канатному дереву, на две трети занесло могучие колеса, и колючие снежинки, цепляясь друг за друга, будто акробаты, карабкаются к дверцам. Часа три такой вьюги, и крупный джип занесет по крышу.
«Как и меня самого», – подумалось Борису Семеновичу.
Правда, тайное пока не стало явным.
Внешне Гуревич оставался для банковской команды своим человеком. Все также аккуратно Кичуй заносил ему конверты с деньгами, не утруждая себя больше объяснениями, какие деньги за что именно передаются, – слышать об этом Гуревич не хотел категорически.
Но и деньги – шальные, легкие, – больше не радовали. Потому что жить в разладе с собой оказалось тягостно, а преодолеть его не было сил. Хотя он попытался: две недели назад попросил председателя центробанка под предлогом усталости заменить его. Тот хмуро, без выражения покивал, пообещал подумать. В тот же вечер ему позвонил по поручению Онлиевского некто Подлесный и устроил выволочку за попытку дезертирства. Когда же возмущенный Гуревич потребовал соединить его с шефом, Подлесный хамским голосом отчеканил, что Марк Игоревич слишком занятой человек и с этого времени все контакты будут осуществляться через него. Гуревич повесил трубку. Он всё понял, – путь назад ему отрезали.
И все-таки Гуревич продолжал мечтать. Сейчас, например, в опустевшем здании, отхлебывая виски возле стылого окна, Борис Семенович мечтал о несбыточном: чтоб всё как-то само собой рассосалось. Например, чтоб его внезапно срочно затребовали куда-нибудь в минфин. И тогда весь этот «возрожденческий» кошмар останется позади. Вот славно бы!
От ленивых мечтаний Гуревича отвлек звонок внутренней связи. Охранник с поста сообщил, что какая-то женщина хочет видеть главу временной администрации.
– Пропустите, – безучастно разрешил Борис Семенович, одним глотком допил виски, бросил в рот кусочек лимона и припрятал благоухающий стакан.
В приемной неуверенно затоптались.
– Сюда! – громко подсказал Гуревич.
Послышались не по-женски тяжелые шаги. Дверь открылась.
ebooksa