– Почему ты мне ничего не говорила?
– Он не хотел. Это был наш маленький секрет. Как и
– Штаты? – я сразу не поняла.
– Да, он должен был поехать со мной, – подтвердила она с гордостью, на которую был способен ее тоненький голосок.
«Мама бредит», – подумала я, решив, что это – побочный эффект от морфия, который в качестве паллиативной меры струился по прозрачным трубочкам и вливался в ее кровоток.
– Ты уверена? – спросила я на всякий случай.
– Загляни в мою сумочку…
Она прикрыла глаза, утомившись от разговора, но слабым жестом указала на маленький столик с другой стороны кровати.
В потертой кожаной сумке было не так уж много вещей, и мне не составило труда обнаружить там сине-бело-красный конверт с овальным прозрачным окошечком в правом нижнем углу. Внутри действительно лежали два билета в Лос-Анджелес, туда и обратно, места в бизнес-классе.
Я вспомнила, как она не хотела, чтобы я летела вместе с ней, и теперь посмотрела на это иначе. Дело не в том, что она не желала меня стеснять и была готова пойти на жертву ради собственного ребенка. Между моим мучителем и моей мамой установились приятельские, близкие отношения, причем настолько, что она сама попалась на эту удочку. Из-за него она пусть ненадолго вернулась в свои двадцать лет и опять угодила в секретный сад, где лишь в нежном возрасте, полном грез и девичьих фантазий, можно позволить себе выращивать цветы. И только за это я была готова все простить Луи.
Мама задышала как-то неровно, я даже испугалась, но она добавила слабым голосом, уже совсем без сил после наших откровений:
– Я думаю, он тебя очень любит, и он тоже…
Я даже не знала, что ответить на это, только спросила:
– Луи сам тебе сказал?
Мама уже ничего не могла мне ответить. Она еле дышала, и даже дыхание давалось ей с трудом. Она только сделала движение головой, и я поняла, что она кивнула.
– Когда?
Вместо слов она глазами указала мне на окно, где стояли цветы. Ответ был очевиден: свежие цветы, нетронутая коробка конфет – все это не могло быть доставлено в палату накануне. Значит, сегодня. Сегодня утром. Может быть, как раз перед тем, как я сама проскользнула в палату.
После этого ее взгляд упал на мое платье. Похоже, она только что заметила, как я одета. Мама долго смотрела на меня, теряя последние силы.
– Ты такая красивая, – прошептала она. – Луи должен быть счастлив…
Я почти не обратила внимания на ошибку в имени. Хотя, возможно, это было не случайно? Может, таким образом мама по-своему хотела укрепить выбор, который, как она чувствовала, постепенно вызревает во мне? И дать мне свое благословение?