– Если я выпью ещё, то уж точно увижу воротник не только вокруг луны, но и вокруг чего-нибудь похлеще, – быстро произнесла я и на всякий случай прикрыла ладонью стакан, чтобы мне больше не подливали. Хорошо, что перед прачечной мы с Беном завернули на кухню и съели по пирожку. Ссора испортила нам обоим аппетит, поэтому больше в нас ничего не влезло, и теперь я сожалела об этом.
Старый Штукки откашлялся:
– Мрзная нчь!
– Что-что?
– На свте вское бвает, – уточнил старый Штукки, проникновенно глядя на меня. Вместо привычной лукавой улыбки его лицо, выдубленное бурями и метелями, испещрили озабоченные морщины, светлые глаза словно глубже забрались под брови. – Злбные дхи и грные дмны врвтся на свбду и исксают нс, лдей, а мы, дрки, пддмся искшнию.
Наверное, немецкие тексты оперных арий казались Павлу примерно такой же белибердой. Теперь я понимала, что он чувствует. Кто, чёрт побери, эти «злбные дхи»?
– На Святки всякое бывает, – подсказал мне Бен полушёпотом. – Злобные духи и горные демоны вырываются на свободу. – Он замолчал.
У меня по спине опять побежали мурашки. Почему, высказывая подобные пророчества, старый Штукки так пристально смотрел именно на меня?
– Вырываются на свободу и искушают нас, людей, а мы, дураки, поддаёмся искушению, – продолжил наконец Бен, не сдержав улыбки. – Кажется, он имел в виду Тристана Брауна из номера 211.
– Ха-ха, очень смешно! – прошептала в ответ я. – Слушай, тебя не пугает то, что говорит Штукки? И то, как он это говорит?
Бен посмотрел на меня с весёлым недоумением:
– Ты, конечно, не понимаешь, что говорит Штукки, зато он тебя прекрасно понимает, Фанни.
– Инстрнцы – дло ткое, – заметил Штукки.
– Извините, – смущённо пробормотала я. – Но мне кажется, что вы и правда рассказываете жуткие вещи.
– Да, и поэтому на сегодня хватит болтать про духов. – Павел вновь поднял свой стакан. – Выпьем!
– Стрый Шткки хчет, чтбы вы… побереглись, – ответил старик, прилагая нешуточные усилия, чтобы говорить внятно. – В вздхе втает зло.
– Тогда давайте выпьем за то, чтобы зло нас не коснулось, – заметил Бен, также подняв свой стакан.
– И за Младенца Христа в яслях, – заключил Павел и снова осушил стакан одним глотком, будто это была вода. – Куда же запропастился наш добрый Петрус? – Он произнёс: «Петрю́с», с ударением на второй слог.
– Месье Роше хотел подождать, вдруг у кого-то из гостей появятся рождественские пожелания. – Похоже, Бен тоже относился к грушевому шнапсу с опаской, потому что отхлёбывал по чуть-чуть. – Он подойдёт позже.
– Месье Роше зовут Петрусом? – переспросила я, отметив про себя, что меня больше всего удивляет тот факт, что у него вообще есть имя, а не только фамилия.