Замок в облаках

– Мы всегда поём втроём в сочельник, – объяснил мне Павел. – А когда Яромир вернётся из церкви, мы споём в четыре голоса.

Старый Штукки снова что-то пробормотал. Бен перевёл это как «правильная музыка отпугивает чертей».

– Так всегда говорил ещё его отец… Ой, ёлки-палки!

– Что случилось?

– Я совершенно не слежу за временем. Уже десять часов? – Бен стал торопливо шарить по карманам в поисках мобильного телефона.

– Думаю, что уже больше. А что?

– В десять мой отец произносит свою рождественскую речь, и я должен при этом присутствовать. Когда он дойдёт до того, что, дескать, следующее поколение семьи, построившей Замок в облаках, здесь и будет радо в любой момент приступить к своим обязанностям, мне нужно будет радостно кивнуть. Если я этого не сделаю, он ужасно разозлится. О боже! – Бен наконец-то выудил из кармана свой телефон. – Уже пять минут одиннадцатого. Бежим, Фанни! – Он схватил меня за руку. – Мы постараемся ещё вернуться сюда и послушать ваш квартет, Павел! С Рождеством вас!

И мы выскочили из прачечной.

Едва поспевая за Беном, я размышляла, стоит ли обратить его внимание на то, что вообще-то мы ещё не возобновили нашу дружбу и уж тем более я пока не дала согласия куда-то меня тащить… Однако Бен, казалось, не замечал, что волочит меня за руку. По пути в бар – по извилистым коридорам, потом по лестнице за библиотекой, которая вела наверх, – он цитировал ежегодную речь своего отца и иронически комментировал её.

– Каждый год одна и та же сентиментальная туфта: Дорогие гости!.. Нет! Дорогие мои друзья, старые и новые, я горд и счастлив видеть вас всех… И при этом он так слащаво улыбается, что хочется запустить ему в голову ёлочным шаром. А ещё иногда он смахивает платочком воображаемую слезу умиления. Это просто смешно! Когда ещё пристало говорить о любви, как не в сочельник? Ну да, мой отец – и любовь, держи карман шире! Он вообще не в курсе, что это такое. Возможно, вы ещё не слышали эту историю… Да знают, знают её все присутствующие, он же повторяет её каждый год. – Свободной рукой Бен широко распахнул дверь, ведущую на лестничный пролёт. – Ещё мой почтенный прадед… Идеалы, обязательства, традиции и прочая туфта, а потом – музыка, туш! Он машет рукой своему любимому сыну Бену, который в один прекрасный день унаследует ключи от семейного предприятия. Бен, – и тут он прикладывает руку к сердцу, вот ей-богу, каждый раз прикладывает руку к сердцу! – ты моя гордость, моя надежда и опора. – Бен так торопился, взбегая вверх по ступенькам, что я едва поспевала за ним. Он широко распахнул дверь, ведущую в библиотеку. – А потом все хлопают, а я стою с красными ушами, как дурак. Ненавижу эту его речь с пятилетнего возраста. Как бы мне хотелось рассказать всем, кто собрался послушать моего отца, что этот лицемер собирается загнать этот «старый, но бесконечно любимый мной отель» профессиональному мусорщику с сомнительной репутацией, которому глубоко наплевать на почтенные идеалы его прадедушки! Но, с другой стороны, в этом факте есть и некоторые плюсы: получается, сегодня я услышу эту насквозь лживую речь в последний раз.

Слушая пламенные разглагольствования Бена, я вместе с ним успела пересечь библиотеку и теперь стояла в коридоре возле двери в бар. Кажется, Бен только сейчас заметил, что всю дорогу тащил меня за собой. Он недоумённо уставился на свою руку, крепко вцепившуюся в мою.

– Спасибо, что пошла со мной, – произнёс он, медленно разжимая руку и смущённо засовывая её в карман. – Вообще-то, если тебе не хочется…

– Да ладно. После твоего комментария мне до смерти любопытно услышать речь твоего отца. – Я улыбнулась Бену, и он с облегчением улыбнулся мне в ответ.

– Тогда пошли… – Парень глубоко вздохнул и отворил наконец дверь.

В баре яблоку было негде упасть: здесь собрались почти все постояльцы Замка в облаках, большинство из них держали в руках бокалы с шампанским. Я обнаружила здесь семейство Барнбрук почти в полном составе (кроме Эми, Грейси и Мэдисон), баронессу фон Подшипников с её молодым спутником, Тристана с дедушкой, Буркхардтов (ради праздника Дон-младший нацепил синий бархатный галстук-бабочку, который ему исключительно шёл), британского актёра, автора триллеров, господина и госпожу фон Дитрихштайн, Мару Маттеус в ослепительном платье. И Людвигов. Пожилая дама положила голову на плечо своему благоверному, а на её пальце красовалось обручальное кольцо. Несомненно, Тристан тоже уже заметил его.

Единственный, кто обратил внимание на наше появление, был Руди Рохля. Он стоял прислонившись к стене у двери. Мы незаметно устроились рядом с ним. Отец Бена разглагольствовал около рояля, и, по всей видимости, его рождественская речь близилась к завершению.

– Я не уверен, известна ли вам эта история, но, когда наш отель в тысяча восемьсот девяносто восьмом году распахнул свои двери, наш дед пригласил скульптора, чтобы выбить над входной дверью семейный девиз. Этот девиз гласит: Mens agitat molem, что означает: «Духовное движет материальным». Однако, когда прадед и прабабушка явились в отель на следующий день, над входной дверью красовалась надпись: Tempus fugit, amor manet, то есть «Время проходит, но любовь остаётся». Конечно же они потребовали у скульптора объяснений, однако тот клялся, что не прикасался к входному порталу. По сей день остаётся загадкой, откуда взялась эта таинственная надпись. Прабабушка всю жизнь была убеждена в том, что её выгравировал горный дух, который тем самым взял отель под своё покровительство. – Роман лукаво улыбнулся, и гости заулыбались в ответ. – Само собой разумеется, фраза Tempus fugit, amor manet до сих пор остаётся не только девизом отеля, но и основополагающим принципом нашей семьи. – Роман снова сделал эффектную паузу. – Я горд и благодарен судьбе за то, что нам с братом удалось сохранить это место со всеми его традициями и идеалами в том виде, в каком мои дед и бабушка когда-то передали его моим родителям, а мы унаследовали от них, и буду рад в один прекрасный день вручить его моему любимому сыну Бену. – Роман приложил руку к сердцу, и Бен, синхронно со своим дядей, испустил мучительный вздох. – Бен, где ты? – Роман оглянулся, поискал глазами сына, обнаружил его у стены и ласково улыбнулся.

Все гости, находившиеся в баре, обернулись к нам и тоже заулыбались.

– Так что, – заключил Роман Монфор исключительно довольным тоном, – желаю вам, друзья, старые и новые, счастливого Рождества – праздника любви и согласия!

В баре разразились бурные овации, послышался звон бокалов, оживлённый гул голосов. Пианист снова открыл крышку рояля. Кто-то распахнул окно, впустив в комнату морозный ночной воздух.