Ведь то, что происходило сейчас, было таким закономерным.
Таким естественным.
Как и то, что происходило тогда, в темной пустой комнате, под ярким, нереальным светом луны, на матрасе, брошенном на пол.
Как и тогда, она чувствовала обреченность.
Кармичность.
Как и тогда, она понимала, что это будет коротко, обжигающе, больно. И сладко.
Он шептал ей милые чувственные нежности, перемежая английские слова певучим испанским, о том, что она самая красивая, самая желанная, самая любимая.
Что он ее не отпустит.
Никогда.
Никуда.
Ни за что.
И она плавилась в его руках, понимая, что, словно паук, обматывает он ее в мягкий невесомый кокон, убаюкивает, успокаивает.
Ласковый убийца.
Вопьется клыками в шею, высосет жизнь, а она только сладость почувствует.
Мишонн, помнится, даже морозом передернуло тогда от такого внезапно странного сравнения.
До этого она считала Мартинеза простачком. Обычным горячим парнем, охочим до женского тела.
А тут… И почему такое на ум пришло?
И почему возникло острое, абсолютно кристальное понимание, что и в самом деле.
Не отпустит.
Он, наверняка, и сейчас бы сказал то же самое. Что не отпустит.