— Он должен быть где-то здесь, — сказал он водителю.
Кажется, он припоминал эту вывеску. Знакомое название.
— Вот он! Вот он!
В старом пабе было шумно и тесно. Полно посетителей, которые выпили больше, чем следовало. На столах бутылки, клубы сигаретного дыма под потолком.
Хартманн пробирался между столиками, вглядываясь в лица. Наконец нашел Мортена Вебера: курчавые волосы всклокочены, на шее шарф, сидит за столом с пятью мужчинами, молча пьет.
Хартманн встал перед ним, поднял руку с полиэтиленовым пакетом. Вебер недовольно вздохнул, встал и подошел к Хартманну. Инсулин доставляли в штаб кампании — туда, где Вебер проводил большую часть своей жизни.
— Видел тебя по телевизору, — сказал он, беря пакет.
Стакан в его руке был с виски, догадался по запаху Хартманн. И наверняка далеко не первый за вечер.
— Ты слишком занят, чтобы играть в доктора, Троэльс.
— Риэ думает, что ты болен. Она недостаточно хорошо тебя знает. Пока.
Вебер, слегка осоловевший, попытался улыбнуться:
— Я имею право на один отгул в месяц по пьянке. Это записано в моем контракте.
— Почему именно сегодня?
— Потому что ты наорал на меня.
— Ты сам напросился.
— Ну хорошо, еще раз попробую. Потому что захотелось побыть хоть немного за стенами нашей мраморной тюрьмы. Подумать спокойно, и чтобы перед глазами не мельтешили ни ты, ни она, ни остальные. И кроме того…
На его печальном морщинистом лице появилось выражение, которое Хартманн не сразу узнал, потому что никогда раньше не видел его у Вебера. Горечь.
— И кроме того, это совсем неважно, где я и почему. Ведь ты больше не слушаешь меня. Она-то знает, что ты здесь?
Он осушил стакан. Дошел до свободного стола, сел там.
— Ты даже не отстранил учителя, — проговорил Вебер. — И правильно сделал, насколько я знаю. А что думает Кирстен Эллер?