— Я допрошу его как свидетеля. Я могу…
— Он лжет, — сказала Лунд, и они замолчали.
Букард сложил на животе руки, воззрился на нее.
— Он лжет, — повторила она.
— В квартире провести обыск, — приказал Букард. — Проверить подвал, участок в Драгёре. Узнать, куда вывозится мусор, проверить его тоже. Поставить телефон на прослушивание.
Майер как будто выпал из разговора: Букард диктовал, Лунд записывала.
— Сообщить Хартманну о наших действиях. И больше никаких проколов с прессой.
Он собрался уходить. Майер сказал ему вслед:
— Кстати, о проколах. Я бы хотел поговорить с вами наедине.
— Завтра, — отрезал Букард. — Сейчас мне нужна от вас работа, а не нытье.
— А что делать с ним? — спросил Майер.
Букард хотел сначала услышать, что скажет Лунд.
— Пока мы не провели полный обыск квартиры и загородного дома, ни он, ни его жена не должны там появляться, — сказала она. — Могут пожить у родственников жены или в гостинице. Паспорт у него нужно забрать. И ведите за ним наблюдение.
Что-то не складывалось, и Лунд никак не могла уловить, что не так…
— Кемаль утверждает, что в пятницу ездил на своей машине. Мы должны связать его с машиной штаба Хартманна. Он ведь одна из ролевых моделей?
До пресс-конференции оставалось пятнадцать минут. Скоугор давала последние указания:
— Отстранение вступает в силу немедленно. Я подготовила бумаги, администрация гимназии уведомлена.
Хартманн смотрел на документы, которые она разложила перед ним.
— Ты должен дистанцироваться от всей этой ситуации. Скажешь, что сожалеешь о допущенной ошибке и что ты помогаешь полиции в расследовании.
Он пробежал глазами текст заявления — извиняющийся тон, трусливая, эгоистичная позиция.