Клео уставилась на меня:
– Липкий?
– Как будто его газировкой полили. И пара пластиковых оберток.
Клео развернулась как змея, подалась ко мне через стол, выпятила подбородок.
– Обертку вы
– Нет, – сказал я.
– Тогда с чего вы взяли, что это пластиковые обертки?
– Они шелестели похоже.
Она нервно перевела дух.
– То есть вы заходили в комнату?
– Само собой. Как бы мы, по-вашему, нашли эту штуку под кроватью?
– Когда это было?
– Вчера вечером.
Она заглянула под стол.
– Вы в этих ботинках были?
– Да.
Она встала, отошла к стойке, вернулась с латексными перчатками и грудой поблекших газет. Со щелчком натянула перчатки, расстелила газеты на столе.
– Снимите, пожалуйста, один ботинок и медленно передайте его мне.
Глянув на Нору – ей, кажется, поплохело, – я стащил черный кожаный ботинок и протянул Клео.
Осторожно, будто бешеную тварь, она положила ботинок боком на газету, подошвой к себе. Порылась в кармане джинсов и извлекла четырехдюймовый перочинный ножик – прихотливая резная рукоять из звериной кости. Зубами вытащила лезвие, свободной рукой придержала ботинок, поскребла подошву. Словно забыв о нас, она занималась этим несколько минут; перестав, поднесла ножик к самому носу – на лезвии скопился черно-бурый клейстер. Похоже на высохшую черную патоку.