Хоппер сел, выбил сигарету из пачки, ловко поджег. Повисла долгая пауза, его лицо омрачила печаль, сигаретный дым вился вокруг, цепляясь за пустоту.
– Больше я ее не видел, – вымолвил Хоппер.
– Назавтра у нас самолет, – продолжал он. – Десятого июня. Встреча в шесть вечера в «Кофейне Нила» – это на Лекс, в квартале от ее дома, – а оттуда вместе в аэропорт. Шесть часов – нету. Седьмой час. От нее ни звука. Потом семь. Восемь. Звоню ей на мобильный. Не отвечает. Иду к дому, звоню в дверь. Обычно там свет горит, а тут темно. Я стучу. Никто не открывает. Я залез, как Сандра залезала, по чугунной решетке на балкон, на второй этаж, окно справа. Внутри роскошь, прямо дворец, но все вещи вывезены. В спешке. Словно бандитская шайка сматывала удочки. Мебель простынями укрыта, но через раз – половина простыней на полу. Постельное белье с кроватей снято. На тротуаре горы мусорных мешков, а в них молоко, фрукты, хлеб. На третьем этаже нахожу Сандрину комнату. Пара-тройка фотографий, книги, но кучу вещей явно собрали и покидали в сумки по-быстрому. На тумбочке у кровати лампа опрокинута. Но в шкафу на верхней полке, за одеялами, я нашел кожаный чемоданчик. Вытащил, открыл. А там ее одежда, летние платья, футболки, деньги, ноты, путеводитель «Лоунли Плэнет» по Бразилии. То есть ехать она все-таки намеревалась. Тут я понял, что родители прознали и увезли ее – наверное, в это поместье, где она училась всю жизнь на дому.
Он помолчал, большим пальцем нервно покрутил сигаретный фильтр.
– Я уже совсем было собрался идти в полицию, но тут она проявилась. Прислала мне мейл. Ей, мол, ужасно жаль, но она совершила ошибку. Мы просто дети, мы обманываем себя, мы увлеклись. Она не хочет ни к кому привязываться. Ей со мной было замечательно, но это конец, и все дела. Велела мне мчаться по волнам в открытое море, искать эти, сука, морские чертоги, где поют русалки…
Он в раздражении осекся, глубоко затянулся сигаретой.
– Я был уверен, что ее заставили родители, – сказал он, стремительной струей выдохнув дым. – Ответил ей, что не верю. Я ее отыщу, пусть скажет все это мне в лицо. Она попросила с ней не общаться. Я опять написал. Если это моя Сандра, по какому адресу то крыльцо, где мы сидели в первую ночь на рассвете? Она правильно ответила через пять секунд. «Восточная Девятнадцатая, сто тридцать один. И я ничья Сандра». Кинжалом в сердце прямо. Спустя год я узнал, что она учится в Амхёрсте. Значит, с ней все нормально. Она и впрямь сама так решила.
Он смахнул волосы с глаз, откинулся на спинку кресла – невозмутимый, слегка даже омертвелый.
– Она еще проявлялась? – тихонько спросила Нора.
Он еле заметно кивнул, но промолчал.
– И что сказала? – прошептала Нора.
– Ничего, – бросил Хоппер. – Прислала плюшевую обезьяну.
Ну конечно. Обезьяна. Поблекшая игрушка с торчащими нитками, вся в засохшей грязи. А я о ней почти и забыл.
– Почему? – спросил я.
Он уставился на меня в упор:
– Это обезьяна Орландо. Он с ней в обнимку спал. Уж не знаю, как Сандра ее раздобыла и где вообще нашла. Но я как вынул эту срань из конверта, мне аж поплохело. И у нее с головой плохо, посылать такое – знала ведь, что я этого пацаненка вспоминаю изо дня в день, изо дня в день живу с этим ужасом, с тем, что натворил. Я пошел по обратному адресу с конверта – думал, выясню, зачем она это учудила. А там ты.
– Неудивительно, что ты мне не доверял, – сказал я.
Он пожал плечами:
– Я думал, ты на ее семейку работаешь.
– А откуда ты знал про «Клавирхаус»? – спросила Нора.