Ночное кино

22
18
20
22
24
26
28
30

– Это моя любимая. Тень – то, за чем люди охотятся всю историю. Или она ходит по пятам за героем и ни в какую от него не отстает. Могущественная сила, она истязает и чарует. Ведет в ад или в рай. Она – пустота внутри, которую ничем не заполнить. Все, чего не пощупать и не удержать, столь эфемерное и мучительное, что перехватывает дыхание. Возможно, ты даже мельком ее увидишь. Потом она исчезнет, однако образ пребудет с тобой. Ты запомнишь его до конца своих дней. Тень – то, что тебя страшит, и то, чего ты парадоксальным образом ищешь. Без наших теней мы ничто. Они придают контраста нашему бледному ослепительному миру. Благодаря им мы видим то, что прямо перед нами. Но они томят нас до самой нашей смерти.

Это Сандра. Бекман безупречно описал мою встречу с ней у водохранилища. Он посмотрел, как я пишу, и его черные глаза-бусины скакнули от ее имени к моему лицу.

– Что еще? – спросил я.

– Что еще – где?

– Мышление Кордовы. Его сюжеты.

После паузы Бекман задумчиво пожал плечами:

– Я знаю, что эти константы неизменно нарывают у него в мозгу. Других мне вычислить не удалось. Все прочее, как говорится, не история, не люблю эту максиму, а революция. Постоянный бунт. Преображение. Вращение. Ой батюшки, – вскинулся он. Его осенило. – Еще одно, Макгрэт.

– Так?

– Зачастую на каком-то этапе нарратива герой сталкивается с персонажем, который воплощает жизнь и смерть. Он или она сидит на пересечении жизни и смерти, в начале одного и конце другого. – Бекман глотнул воздуху, ткнул в меня пальцем. – Это будет обманка, подмена, чтобы даровать свободу настоящему. Любимый персонаж Кордовы. Разум Кордовы вызывает его к жизни постоянно, что бы ни случилось, понимаешь меня?

Я не очень-то понимал, но поспешно записал.

– А финалы?

– Финалы? – вздрогнул Бекман.

– Чем все заканчивается-то?

Он нервно потер подбородок – так распереживался, что заговорил не сразу:

– Ты знаешь не хуже меня. Финалы его – сейсмические толчки для души. После его финальных реплик не спишь, мучаешься сутками и потом всю жизнь. С Кордовой никогда не угадаешь. Иногда в финале надежда и спасение, точно крошечный бело-зеленый бутончик новорожденного цветка. Или одно лишь опустошение, обугленное поле боя, усеянное оторванными ногами и языками.

Я сделал пометку – изнутри исподтишка подкатывала волна ужаса – и сунул листок в карман.

– Спасибо тебе, – сказал я Бекману. Того вдруг обуяли размышления, и говорить ему расхотелось. – Я все объясню, когда будет больше времени, – прибавил я и зашагал прочь.

– Макгрэт.

Я остановился, обернулся. Бекман смотрел на меня.

– На тот маловероятный случай, если ты в самом деле оказался в этом феноменальном, весьма завидном положении и правда умудрился провалиться в историю Кордовы, я должен напоследок дать тебе совет.