Она фыркнула и скрестила руки на груди:
– Ты за мной шпионил.
– Не-а.
– Шпионил. Я же вижу.
– Умоляю тебя. Вот мне заняться больше нечем, только обо всяких Бернстайнах переживать.
Она насупилась, но когда такси подкатило к ее дому, с места не двинулась, так и смотрела прямо перед собой.
– Ты меня не забудешь? – прошептала она.
– Это физически невозможно.
– Обещаешь?
– Тебя хорошо бы поставлять с таким ярлыком, знаешь: «Не снимать этот ярлык. Не то полюбите ее – и привет».
– С тобой все будет нормально?
Она вгляделась в меня – это был серьезный вопрос, она тревожилась.
– Конечно. И с тобой тоже.
Она кивнула – кажется, сама себя уговаривала, – потом вдруг улыбнулась, будто вспомнила мою старую шутку, которая дошла до нее только сейчас. Подалась ко мне, поцеловала в щеку. И, словно вот-вот спадет заклятье, вылетела из такси, хлопнув дверцей, и взбежала на крыльцо, таща свою свинцовую сумку и обнимая целую кучу роз.
Отперла дверь, перешагнула порог. Но затем медленно обернулась, и ее волосы позолотила незримая лампа за спиной.
Улыбнулась в последний раз. Дверь затворилась, улица замерла.
– Ну вот и все, – прошептал я скорее себе, чем таксисту.
Откинулся на спинку сиденья, и когда мы отъезжали, меня омыл бледно-желтый свет.
Случайно повезло. Но вообще-то, вся жизнь такова.
Было это через несколько дней после нашей гулянки с Хоппером и Норой – меня только-только стало отпускать похмелье. Я открыл Септиму клетку, чтоб он слегка поразмял крылья. Рывком отодвинул кожаный диван от стены и обнаружил, что в щели застряли три черно-белые возвратные свечи, подарок Клео.