Я напрочь о них забыл. Видимо, завалились за диван, когда мой кабинет ограбили.
Свечи мы толком и не жгли – других дел было невпроворот. Но почему бы не закончить начатое? Я поставил свечи на блюдо и зажег все три. Спустя несколько часов, когда я сидел на диване со скотчем и «Уолл-стрит джорнал», они догорели – остался лишь ободок белого воска. Потухла первая, затем вторая – будто ждали, пока я обращу внимание: фитили на миг вспыхивали оранжевым, затем гасли. Третий огонек еще подержался, заметался, не желая сдаться, не желая умереть, но затем погас и он.
Тут я заметил, что звонит мобильный.
– Алло? – сказал я, даже не глянув на экран.
Я предвидел звонок бухгалтера, который уведомит меня, что мои сбережения на исходе и пора либо проситься на должность преподавателя, либо подумать о новом расследовании – на сей раз таком, чтоб мне за него
– Скотт? Это Синтия.
Меня скрутил страх.
– Сэм здорова?
– Да. Она прекрасно. Ну, то есть нет, неправда. – Она глубоко вздохнула. – Тебе сейчас удобно говорить?
– Что случилось?
Синтия, похоже, была расстроена.
– Прости. Что не перезванивала. Я думала, так будет правильнее. Но она безутешна. Скотт то, Скотт се. Плачет. Это невыносимо. – Синтия и сама готова была разрыдаться. – Тебе удобно побыть с нею в субботу?
– В субботу удобно.
Она хлюпнула носом.
– Может, она на ночь останется.
– Это будет прекрасно.
– Хорошо. Ты как, кстати?
–
– Хорошо. – Она тихонько рассмеялась. – Так что, в субботу? Джинни вернулась. Вылечила свой мононуклеоз.
– В субботу.