– Я действительно недавно получила открытку, но он отправил ее несколько недель назад. Он забыл проставить почтовый индекс.
– И что он пишет?
Фрида улыбнулась.
– Там написано: «Не забывать своего друга Джозефа». – Она встала. – Мне пора идти. За мной пришлют машину.
– Будьте осторожнее!
– Она не опасна. Она просто взволнована.
– Я не за нее волнуюсь. Я волнуюсь за вас. Держите глаза открытыми.
– Держите глаза открытыми, не доверяйте незнакомцам… Боюсь, скоро вы попросите меня семь раз отмерить, один отрезать.
– Я напомню вам о нашем разговоре.
Фрида и Карлссон шли по длинному коридору. Судя по всему, больница наняла художника, чтобы как-то украсить неприглядную стену без окон: они проходили мимо небольшого пейзажа всех цветов радуги, или моста через голубую реку, или зеленого холма с миниатюрными фигурками на куполообразной вершине. Добравшись до изображения ненормально огромной птицы с неестественно яркими перьями и злобным бирюзовым глазом, способной, по мнению Фриды, вызвать приступ буйства даже у самого спокойного пациента, они прошли в двустворчатые двери и оказались в очередном, хоть и более широком, коридоре. Хотя была середина дня, их окружала пугающая тишина. Мимо них, громко скрипя туфлями, прошествовал санитар. У стен выстроились столики на колесах и инвалидные кресла. Опираясь на ходунки, к ним приблизилась старуха. Она была крошечной, как рахитичный ребенок, и передвигалась с бесконечной медлительностью, раскачиваясь взад-вперед на подбитых резиной ножках ходунков, двигаясь практически в никуда. Они прижались к стене и дали старухе пройти, но она на них даже не посмотрела. Они заметили, однако, что губы у нее шевелятся.
– Здесь налево, и мы на месте.
Голос Карлссона прозвучал слишком громко, и он вздрогнул.
Толкнув дверь, они вошли в палату на восемь человек. Окна выходили на участок сада, который явно нуждался в уходе. Влажная, слишком высокая трава и сорняки по краям лужайки придавали ей заброшенный вид. Некоторые пациенты в палате, похоже, спали – неподвижные, накрытые одеялами холмики на кроватях, – но одна сидела в кресле и отчаянно, непрерывно плакала, беспрестанно потирая сухие ручки. Она казалось молодой и была бы симпатичной, если бы не пятна ожогов, покрывавшие все ее лицо. Другая, с уютным узлом седых волос на затылке и в викторианской ночной рубашке, застегнутой до самого подбородка, собирала мозаику. Она подняла глаза и застенчиво улыбнулась вошедшим. В воздухе стоял запах рыбы и мочи. Медсестра за столом узнала Карлссона и кивнула ему.
– Как она сегодня? – спросил он.
– Ее перевели на другую схему лекарств, и ночью она вела себя потише. Но она хочет, чтобы ей вернули вещи. Постоянно ищет их.
Вокруг кровати Дойс натянули полосатый полог. Карлссон слегка отодвинул его в сторону и сделал знак Фриде войти. Мишель сидела в кровати, неестественно выпрямив спину. На ней был бежевый больничный халат, волосы ей вымыли и заплели в две косички, как у школьницы. Глядя на нее, Фрида подумала о том, что лицо Мишель лишено четкости, его контуры словно размыли, и она походила на акварель, выполненную сильно разжиженной краской: кожа у нее была розовой, но со слабым оттенком желтизны; волосы не были ни седыми, ни каштановыми; глаза отличались странной замутненностью; даже жесты у нее были неясными, словно у слепой женщины, которая боится удариться об окружающие предметы.
– Здравствуйте, Мишель. Меня зовут Фрида Кляйн. Вы не против, если я сяду здесь? – Она указала на стул с металлической рамой, стоящий у кровати.
– Это для моего друга. – Голос у нее оказался мягким и хриплым, словно заржавел от простоя.
– Ничего страшного. Я постою.
– Кровать пустая.
ebooksa