Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник

– А вы кто?

– Меня связали с одним человеком, который перепоручил меня вашему боссу, а тот посоветовал мне встретиться с вами. Мне нужно поговорить с кем-то, кто разбирается в резко выраженных нарушениях психики.

– Зачем? – удивился Берримен. – Вы ими страдаете?

– Ими страдает человек, с которым я познакомилась. Меня зовут Фрида Кляйн. Я психотерапевт и провожу работу совместно с полицией. Одна женщина связана с убийством, и я хотела бы поговорить с вами о ней. Можно войти?

– Сегодня пятница, у меня выходной, – возразил Берримен. – Неужели нельзя было позвонить?

– Дело срочное. Это займет всего лишь несколько минут.

Он помолчал, прикидывая «за» и «против».

– Ладно.

Берримен открыл входную дверь, провел Фриду вверх на несколько лестничных маршей и открыл еще одну дверь, на этот раз в квартиру на верхнем этаже. Фрида вошла в большую, светлую комнату. Мебели там почти не было: диван, бледный коврик на некрашеных досках пола, пианино у стены и большое венецианское окно, выходящее на пустошь Хэмпстед-хит.

– Я в душ, – заявил Берримен и вошел в дверь слева.

– Сделать кофе или чай? – спросила Фрида.

– Ничего не трогайте! – крикнул он из ванной.

Фрида услышала звук льющейся воды и медленно обошла комнату. Посмотрела на лежащие на пианино ноты: ноктюрн Шопена. Выглянула в окно. Было настолько холодно, что высунуть нос на улицу рискнули в основном одни собачники. На детской площадке копошилось несколько малышей, укутанных так, что они походили на маленьких мишек, косолапо переваливающихся с ноги на ногу. Снова появился Берримен. Теперь он был одет в клетчатую рубашку и темно-коричневые брюки, ноги у него остались босыми. Он ходил сутулясь, словно извиняясь за свой рост. Он прошел в кухню, включил чайник и вывалил кофейную гущу в кувшин.

– Значит, вы играете Шопена? – спросила Фрида, чтобы завязать разговор. – Приятная музыка.

– Вовсе она не приятная, – возразил Берримен. – Это все равно что неврологический эксперимент. Существует теория, что если в течение десяти тысяч часов практиковаться в каком-то деле, то непременно достигнешь в нем мастерства. Постоянная практика стимулирует миелин, который улучшает передачу сигналов нейронами.

– И как успехи?

– Я практикуюсь уже приблизительно семь тысяч часов, но ничего не получается, – признался Берримен. – Дело в том, что мне непонятно, как именно миелин отличает хорошую игру на пианино от паршивой игры на пианино.

– А когда вы не играете Шопена, вы лечите людей с необычными умственными расстройствами? – полюбопытствовала Фрида.

– Нет, если удается этого избежать.

– Я думала, вы врач.