Его любимая бейсбольная команда «Атланта брейвз» дважды за один день разгромила заносчивых выскочек из «Цинциннати редз» со счетом 7:1 и 8:0. Лидия, которая всегда хвасталась своей осмотрительностью и любила приговаривать: «Болен – лечись, здоров – берегись», поскользнулась на мокром полу кухни у своей подруги Дженет и подвернула ногу. Теперь она лежала дома. Ничего страшного, конечно, слава Богу (какому Богу?), но теперь она точно не придет целых два дня, а может, даже четыре.
Четыре дня без Лидии! Четыре дня он не будет выслушивать ее бесконечных причитаний, что она предупреждала, что стремянка качается, и что он забрался слишком высоко. Четыре дня он не будет выслушивать, как она всегда говорила, что щенок Роуганов не дает прохода их котику и надо ждать беды. Четыре дня без ее вопросов, рад ли он, что она заставила его отправить заявление на страховое возмещение, иначе они бы уже были на пути в богадельню. Четыре дня без ее рассказов, как много людей с параличом ног ведут абсолютно нормальную – ну, почти нормальную – жизнь: в каждом музее и выставочном помещении есть специальные пандусы для инвалидных колясок и даже ходят специальные автобусы. После этого замечания Лидия всегда одаривала его смелой улыбкой и непременно заливалась слезами.
Моррис с удовольствием погрузился в послеобеденный сон.
Он проснулся в половине шестого. Его сосед спал. Моррису так и не удалось понять, почему лицо Денкера кажется ему знакомым, но он не сомневался, что встречал его раньше. Пару раз он заговаривал с Денкером о прошлом, но что-то всегда удерживало его от дальнейших расспросов. Он почему-то удерживался от разговоров с ним и на самые обычные темы, вроде погоды, последнего и нового землетрясения и о том, что на шоу Лоренса Уилка по телевизору в конце недели будет выступать аккордеонист-виртуоз Майрон Флорен.
Моррис объяснял себе это желанием иметь какую-то пищу для ума, раз уж тело от плеч до бедер оказалось закованным в гипсовый панцирь. Если голова чем-то занята, то не изводишь себя бесконечными мыслями о катетере, с помощью которого придется мочиться всю оставшуюся жизнь.
Обратись он к Денкеру с прямым вопросом, интрига сразу исчезла бы, и никакой больше пищи для ума. Вспомнив каждый свое прошлое, они быстро выяснили бы, где могли пересекаться: в поезде, на пароходе или даже в концлагере. Денкер мог запросто оказаться даже узником Патэна – там было полно немецких евреев.
С другой стороны, одна медсестра сообщила, что Денкера выпишут через неделю-другую. Если к тому времени Моррис так и не найдет ответа на свой вопрос, то признает поражение и спросит у соседа прямо, где мог видеть его раньше…
Однако в глубине души Моррис понимал: его смущает нечто совсем другое. Его мучило зловещее предчувствие, в голове постоянно всплывал сюжет известного рассказа Джейкобса «Лапка обезьяны», где выполнение каждого желания оборачивалось горьким разочарованием и новым несчастьем.
В рассказе у пожилой четы оказалась лапка обезьяны, которая могла выполнить три желания. Супруги попросили сотню долларов, которую и получили в виде компенсации за смерть единственного сына, погибшего на фабрике в результате ужасного несчастного случая – он попал под станок, искромсавший его на части. Тогда мать захотела, чтобы лапка оживила сына, и вскоре на пороге послышались неровные шаги, и раздался настойчивый стук в дверь. Мать, вне себя от радости, бросилась открывать, а отец, понимая, что она увидит лишь оживший изу-
родованный труп, попросил лапку вернуть сына обратно на кладбище. Мать распахнула дверь, но за ней никого не было, только завывал ночной ветер.
Моррису казалось, что он просто боялся вспомнить, откуда знает Денкера. Это воспоминание было все равно что возвращение с того света сына из рассказа Джейкобса. Сын вернулся совсем не таким, как представлялось матери, а изрубленным на куски трупом, перемолотым жерновами безжалостного станка. Моррис чувствовал, что воспоминание о Денкере пытается пробиться сквозь барьер, отделявший подсознательное от рационального, но сам при этом отчаянно цеплялся за любую возможность не допустить этого, пусть даже с помощью «лапки обезьяны» или какого-то иного ее психологического аналога.
Нахмурившись, он посмотрел на Денкера.
Денкер. Денкер. Откуда я тебя знаю? Может, по Патэну? И поэтому гоню воспоминания прочь? Но двум узникам, пережившим общий кошмар, нечего бояться друг друга. Если, конечно…
Он снова нахмурился, чувствуя, что разгадка совсем близка, но неожиданное покалывание в ногах никак не позволяло сосредоточиться. Как будто во сне он отлежал ноги, и теперь кровообращение восстанавливалось, доставляя неприятные ощущения. Если бы не проклятый гипс, он бы точно сел и потер ноги, чтобы покалывание поскорее прошло…
Зрачки Морриса расширились.
Он долго лежал, боясь пошевелиться. Он забыл о Лидии, Денкере, Патэне, забыл обо всем на свете и затаил дыхание, боясь спугнуть вспыхнувшую надежду. Он чувствовал покалывание в обеих ногах, но в правой сильнее. Обычно про такое говорят: «колет иголками».
Моррис потянулся к кнопке вызова и жал на нее до тех пор, пока не прибежала сестра.
Она попыталась разуверить его, намекнув, что ему, наверное, показалось. В ее практике такое уже не раз бывало. Доктора сейчас нет, а беспокоить его дома она не хотела. Доктор Кеммельман и так отличался несносным характером, а уж если его потревожить дома… Но Моррис не унимался. Уравновешенный по натуре, сейчас он был готов закатить настоящий скандал. По-
беда любимой команды – это раз, Лидия растянула связки – это два. Значит, должно быть и три! Это же очевидно!
Наконец сестра привела практиканта – молодого человека по имени доктор Тимпнелл. На голове у него была огромная копна волос, стриженных, судя по всему, газонокосилкой с тупыми лезвиями. Доктор Тимпнелл достал из кармана белых брюк швейцарский нож, открыл лезвие с отверткой и провел ее кончиком по пятке правой ноги Морриса. Пятка не сжалась, но пальцы точно дернулись – никаких сомнений! У Морриса из глаз брызнули слезы.
ebooksa