Четыре сезона

22
18
20
22
24
26
28
30

– Моррис! – закричала она. Вслед за ней показалась такая же счастливая соседка Эмма Роуган.

Мистер Денкер от неожиданности выронил вилку и, буркнув ругательство, с отвращением поднял ее с пола.

– Это настоящее чудо! Господи, какое счастье! – заверещала Лидия, не в силах сдержать переполнявшие ее чувства. – Я позвонила Эмме и спросила, можем ли поехать прямо сегодня, а не завтра. «Эм, – сказала я, – какая же я тогда жена, если не смогу перетерпеть боль ради любимого мужа?» Дословно! Правда, Эм?

Эмма Роуган, судя по всему, не забывшая, что именно их щенок отчасти виновен в падении Морриса, охотно закивала.

– Тогда я позвонила в больницу, – продолжала Лидия, сбрасывая плащ и устраиваясь поудобнее для продолжительной беседы, – и мне сказали, что время посещений уже закончилось, но в моем случае готовы сделать исключение, если, конечно, мы пообещаем, что пробудем недолго, поскольку можем доставить

беспокойство мистеру Денкеру. Мы вас не очень побеспокоим, мистер Денкер?

– Нет, ну что вы, – с обреченным видом успокоил ее мистер Денкер.

– Садись, Эмма, и возьми стул у мистера Денкера, он все равно сейчас свободен. Моррис, оставь в покое мороженое – ты перепачкался им как ребенок. Не волнуйся, мы быстро поставим тебя на ноги! Я сама тебя покормлю. Открой ротик… шире-шире… вот так, а сейчас глотай и – прямо в животик. Вот молодец! И не спорь! Мама лучше знает, как надо! Ты только посмотри, Эмма! Волос почти совсем не осталось! И неудивительно – даже представить страшно, что он мог до конца жизни сидеть в инвалидном кресле. Это настоящее чудо Господне! Я говорила ему, что стремянка качается. «Моррис, – сказала я, – слезай немедленно с лестницы, пока…»

Скармливая ему мороженое, она говорила без умолку и так протарахтела еще целый час. Когда Лидия наконец удалилась, опираясь на костыль одной рукой, а другой – держась за Эмму, Моррис уже не думал ни о тушеном молодом барашке в подливе, ни о словах, словно донесшихся из далекого прошлого. Чувствуя себя совершенно разбитым и опустошенным, он провалился в глубокий сон.

В три часа ночи Моррис проснулся с разинутым в беззвучном крике ртом.

Теперь он знал! Знал, где и когда видел человека, лежавшего на соседней кровати. Только звали его тогда не Денкер, а совсем по-другому.

Еще никогда в жизни Моррису не приходилось видеть такого кошмара. Ему с Лидией подарили лапку обезьяны, и они попросили денег. А потом посыльный из «Вестерн юнион» в форме «Гитлерюгенда» принес им такую телеграмму:

%%%ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ СМЕРТИ ВАШИХ ОБЕИХ ДОЧЕРЕЙ КОНЦЛАГЕРЕ ПАТЭН ТЧК СОБОЛЕЗНУЕМ ТЧК ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМЕ КОМЕНДАНТА ТЧК ВАШ СЧЕТ БАНКЕ ПЕРЕЧИСЛЕНО СТО ДОЙЧМАРОК ТЧК ПОДПИСЬ КАНЦЛЕР ГЕРМАНИИ АДОЛЬФ ГИТЛЕР

Хотя Лидия никогда не видела дочерей Морриса, она издает истошный вопль и просит обезьянью лапку вернуть их к жизни. Комната погружается в темноту, а с улицы слышатся неровные шаркающие шаги.

Моррис стоит в темноте на четвереньках, и в нос ему внезапно ударяет запах газа, дыма и смерти. Но можно загадать еще одно, правда, последнее желание и положить конец ночному кошмару. Но сначала надо найти лапку. И тогда он не увидит своих дочерей, превращенных в обтянутые кожей скелеты с ввалившимися глазами и выжженными номерами на прозрачных от худобы ручонках.

Требовательный стук в дверь.

Моррис продолжает лихорадочно искать лапку, но все впустую. Ему кажется, поиски затянулись на целую вечность. А потом вдруг дверь распахивается. Он зажмуривается, лишь бы ничего не видеть – пусть у него лучше вырвут глаза, но он ни за что не станет смотреть!

И все-таки он посмотрел. Не мог не посмотреть. Как будто чьи-то чудовищные руки взяли его за голову, повернули к двери и заставили открыть глаза.

Но на пороге стоят вовсе не его дочери – там Денкер. Только намного моложе, в эсэсовской форме и фуражке, щегольски заломленной набок. Сапоги начищены до зеркального блеска, пуговицы сияют.

В руках огромная кастрюля с пузырящейся в подливе тушеной ягнятиной.