Книги действительно не было — ни у него в руках, ни на полке. Как будто она растворилась в воздухе.
— Пойдем! — повторил Шеф и быстро направился к выходу из библиотеки.
Долговязый Семенов проводил их подозрительным взглядом.
Через час они расположились в квартире Инги. Напрасно она питала надежду, что Шеф подбросит ее домой и уедет вместе с книгой. Шеф твердо решил разбираться во всем вместе с ней. Что ж, пока они ехали по городу, Инга сумела взять себя в руки, теперь ей даже было интересно, чем все закончится. Хотя до конца, судя по всему, было еще далеко.
Инга с ожиданием взглянула на Шефа, но тот как будто ничуть не торопился.
— Свари-ка нам хорошего кофейку! — проговорил он жизнерадостным тоном, как будто не побывал только что на месте преступления, как будто не шел по следу кровавого убийцы, отставая от него на шаг. — Работа предстоит трудная, надо подкрепить силы, — продолжал он тоном заботливого дядюшки, — вон ты какая бледная.
— У меня в холодильнике шаром покати, — буркнула она.
— Это уж как водится, — ворчливо заметил Шеф, — но я тут принес, — и жестом фокусника выложил на стол упаковку печенья.
«Если начнет прохаживаться насчет моего умения вести хозяйство — выгоню», — решила Инга, но Шеф был человек проницательный и ничего не добавил.
Поэтому Инга не стала спорить, она знала, что это бесполезно, и, не тратя попусту времени, сварила крепкий кофе. Принеся его в комнату, она увидела, что на столе перед Шефом лежит раскрытая книга.
— А вы, оказывается, еще и библиотечный вор, — заметила Инга, поставив перед шефом чашку.
— Спасибо! — Шеф пригубил кофе и показал на первую гравюру. — Ты обо мне еще многого не знаешь, так что тебя ждут сюрпризы. Давай-ка посмотрим, что у нас тут.
Инга еще раз внимательно взглянула на первую гравюру. Ту, на которой палач вырывает сердце из рассеченной груди жертвы. Жуткое изображение одновременно и отталкивало ее, и притягивало, как магнит металлическую стружку.
— Тебя что-то удивляет на этой гравюре? — проговорил Шеф после небольшой паузы.
— Кроме жестокости средневековых нравов?
— Кроме.
Инга еще раз внимательно пригляделась к изображению.
Четкая, подробная передача деталей, тщательно выписанная одежда — пышное бархатное одеяние палача, разорванная рубаха жертвы. По сравнению с этой тщательностью, лица персонажей поразили ее своей условностью. Палач был сурово насуплен, воплощая неотвратимую суровость закона, на лице жертвы было написано раскаяние — но такое же условное, ненастоящее.
— Они как будто разыгрывают театральную сцену, — проговорила наконец Инга. — Наверное, я говорю ерунду.
— Ничуть! Ты совершенно права! — Казалось, Шеф обрадовался ее ответу. — Каждый из них играет свою роль — раскаявшегося преступника и сурового палача. Казнь в средневековом городе была зрелищем, театральным представлением, палач — популярной фигурой вроде известного актера в наше время.