– Нет-нет, полагаю, это не так, молодой человек. Вы разве не слышите плач? Умоляю вас, мистер Дюбуа, будьте осторожны!
– Аделаида! – позвала ее с другого конца холла мисс Лилиан. – Мы опоздаем!
Тут как раз подошел лифт, и Генри запрыгнул в него, радуясь, что дешево отделался.
– Пожалуйста, не беспокойтесь на мой счет, мисс Проктор. Хорошего вам дня! – прокричал он в двери, мыслями уже весь в музыке, в Луи и в снах, которые все сплошь были добрыми.
– Адди! – нетерпеливо закричала издалека мисс Лилиан.
Но Аделаида Проктор стояла в холле, не на шутку испуганная. И когда решетка уже закрывалась, она сказала еще кое-что, от чего у Генри, уносимого ввысь, мороз пробежал по коже:
– Энтони Оранжевый Крест, мистер Дюбуа. Внимание, внимание, Райская площадь!
Генри вышел из лифта. Ему было не по себе. Откуда Аделаида Проктор узнала про Энтони Оранжевый Крест и Райскую площадь? Ему вообще-то не случалось заходить к ней в сны или встречать ее в своих. Надо будет потом поймать ее, расспросить на досуге…
Он потянулся, чувствуя боль во всех мускулах. Несильную, как будто он всю ночь занимался физкультурой. В некотором роде так оно и было. Разве они с Луи не ходили на рыбалку? Просто как-то странно чувствовать это сегодня телом. Да чего греха таить, он на самом деле чертовски устал. И стоило Генри рухнуть в любимое кресло, как веки его закрылись и он уснул на месте.
Сон начался в родном доме, в Новом Орлеане. Отец сидел за длинным столом – в напудренном парике пуританского судии.
– Ты больше не увидишься с этим мальчиком, – отрубил он.
Генри отвернулся и побежал через кладбище, устланное, как ковром, пурпурной ипомеей. Мамины каменные святые в унисон шевелили пористыми губами…
– Не надо было им этого делать!
Вьюны ползли вверх по его ногам, плети крепко охватывали мышцы.
– Пустите! – заорал Генри…
…и очутился в убогой комнате, полной опиумного дыма, где полуодетые мужчины валялись вповалку со стеклянноглазыми проститутками. Генри услыхал колкое треньканье музыкальной шкатулки. Он пошел за звуком, завернул за угол и увидал женщину под густой вуалью, сидящую на соломенном тюфяке. Она крутила ручку и плакала – тихо, совсем тихо. Она была маленькая, хрупкая, молодая – не сильно старше самого Генри. Он ощутил ее горе и подумал, что надо бы вытащить ее из этого скверного места.
– Мисс, – сказал Генри, подходя поближе, – почему бы вам не посмотреть другой сон? Хороший, счастливый сон?
Женщина перестала плакать. Взгляд ее глаз сквозь вуаль был темен и тверд.
– Все мои сны мертвы, – прорычала она. – Это ты убил их!
И c быстротой гадюки она воткнула кинжал Генри в грудь.