Ладони у нее защекотало жаром, словно там вдруг закопошился клубок огненных муравьев.
– Давайте же, поддадим немного жару, – подзуживал колумнист.
– Что ж… да. У меня кое-кто есть.
– И кто же он? – Карандаши зависли над блокнотами, готовые пригвоздить имя.
Жар поднялся до запястий.
– Дядя Сэм, – отпарировала Тэта. – Я настоящая патриотка. Простите, господа, мне надо попудрить носик.
И она быстро ускользнула в кулисы.
– Она – это что-то, – прокомментировал кто-то из журналюг.
– А то! – отозвался Герби, провожая ее таким взглядом, словно Тэта была домом, который он только что купил – оставалось только въехать.
Тэта кинулась в туалетную комнату и скорей сорвала перчатки: руки уже были цвета горячих углей. Она сунула кисти под холодный кран и закусила губы, когда от поднявшегося пара затуманилось зеркало. Когда рукам стало попрохладнее, она вытерла их и внимательно изучила. Кожа выглядела совершенно нормальной. Зато на внутренней стороне перчаток обнаружились бледные подпалины.
После пресс-показа Генри и Тэта вышли через служебный ход в переулок – подышать.
Генри схватил ее и крепко обнял.
– Мы сделали это!
– Ага, точно сделали.
– Если бы мне до конца жизни нужно было смотреть только одно кино, я бы выбрал рожу Герби Аллена в тот момент, когда ты стала петь мою песню.
– Да, это было что-то.
– Эй, да что с тобой такое? В тебя все влюбились, царевна Тэтакович!
– Ты того репортера слышал, Ген? Канзас! – сказала Тэта, вырываясь из его рук и прикуривая сигарету. – А что, если там кто-нибудь прочитает статью и узнает меня? Что, если меня станут допрашивать про пожар? И про Роя?
– Не станут. Ты – Тэта Найт, а не Бетти Сью Боуэрс. Ты даже выглядишь по-другому. Ты в безопасности, – сказал Генри, целуя ее в лоб. – О’кей?
– О’кей, – отозвалась она, наслаждаясь чувством защищенности рядом с лучшим другом – пусть хотя бы временной.