Тот в смятении поглядел на сосуд.
– А остальные?
– Их еще нужно будет заслужить. Тут хватит на один месяц. Я даю тебе тридцать дней на раздумья. После этого ты будешь принадлежать самому себе.
Давным-давно жили-были
– Исайя! – заорал Мемфис. – Это твоя работа?
Он продемонстрировал брату изуродованную тетрадь со стихами.
Исайя сделал большие глаза и кивнул.
Три страницы были покрыты неприятного вида рисунками; карандаш местами прорвал бумагу.
– Ты ведешь себя как двухлетка! Тебе же десять! – проворчал Мемфис. – Я понимаю, что ты сейчас зол на весь мир, Исайя, но вот этого делать нельзя. Нельзя хватать чужие вещи и портить их.
– Я не хотел, – запротестовал Исайя. – Я спал!
Мемфис не знал, верить ему или нет. Судя по поведению братца в последнее время, он мог сделать это из чистой вредности. Стихотворение, над которым он так долго корпел, было безнадежно испорчено. Вряд ли его удастся восстановить.
– Мне опять приснился кошмар, – пожаловался мальчик. – Снова те монстры в подземке.
– Монстры, ага. В подземке. – Мемфис коротко и зло хохотнул. – Они у тебя хоть за проезд-то платят?
– Я сам видел! – завопил Исайя. – Это она сделала их! Они там, внизу. И они голодные.
– Исайя! Вот честное слово, – Мемфис всплеснул руками и снова бессильно их уронил. – Ты мне должен.
– Что за шум? – осведомился Билл Джонсон, заходя в комнату.
– Пустяки, мистер Джонсон, – проворчал Мемфис, наставив обвиняющий перст на Исайю. – Но я прослежу, чтобы мои вещи больше тебе не попадались.
И он засунул тетрадь под пальто.
Билл шел через Сент-Николас-парк. Следом, зажав под мышкой бейсбольную перчатку, трусил Исайя. В другой руке у него был мяч, а физиономия имела на редкость хмурое выражение.
– В следующий раз, – наставлял его Билл, стуча тростью слепца по дорожке перед собой, – плюнь слегка себе в ладонь – ну, совсем чуть-чуть. Много не надо. Тогда мяч у тебя полетит, как на ангельских крыльях.