– Ладно, давай вернемся к твоим детским снам. Как скоро после очередного сна с участием человека в балаклаве случались несчастья?
Сэм напрягла память. Детство виделось ей как в тумане и кишело множеством образов. Словно щербины в старой доске, они с годами выравнивались, становились частью знакомого ландшафта, и, как бы ты ни старалась, уже невозможно было вспомнить, в каком порядке они возникали.
– Ну, когда как.
– Через день? Через неделю? Через несколько месяцев?
Она услышала собственный крик: «Мама!»
Слезы, объятия.
«Успокойся, детка, все хорошо».
– Нет, это всегда происходило быстро. На следующий день или несколько дней спустя.
– А скажи-ка мне, Сэм, разве не бывало, что в твоей жизни случались плохие вещи, хотя накануне ты не видела никаких вещих снов?
– Ну… да, разумеется, такое бывало.
Воцарилось молчание.
«Я понимаю, доктор, к чему ты клонишь».
Она снова вгрызлась в ноготь, и от большого пальца оторвался кусок кожи.
– Сообщения об авиакатастрофах мелькают в прессе каждые несколько дней, Сэм. Если тебе приснится разбившийся самолет, то твой сон почти наверняка сбудется.
– Но я видела все в мельчайших подробностях.
– Ты их записала? Прежде чем узнала о катастрофе?
– Нет.
– Я знаю, Сэм, что ты очень разумная женщина, но сейчас у тебя просто сдают нервы. Давай будем рассуждать здраво. А тебе не приходило в голову, что ты просто задним числом подогнала свой сон под факты? Так сказать, начинила его бо́льшим числом подробностей, чем это было на самом деле?
– Да ничего подобного!
– Ладно, давай проанализируем другие твои сны – про таксиста в балаклаве, который дал тебе посадочный талон. Тут, мне кажется, никаких предзнаменований не было. Ты ведь убедилась, что такого места в самолете вообще нет, верно?