Белое безмолвие

– Делай, что говорят.

Он закатил глаза, и мне пришлось сдержаться, чтобы не врезать ему еще разок.

– Окей, окей.

Уши мои наполнил свист высокогорного ветра, и я закусил внутреннюю сторону щеки. Меня передернуло. Раздался шорох, – камера терлась о мой костюм? – а потом еще секунд двадцать шипения. Вот и всё.

– Прокрути еще раз.

– Господи, Сай! Остынь.

– Делай.

Я прослушал запись еще раз, напрягая слух. Но ничего не услышал, кроме знакомого шума ветра на Эвересте. Никаких пальцев в твоем сердце, никаких голосов из загробного мира. Ничего вообще.

Я провел много часов в барокамере, сделал несколько рентгеновских снимков, чтобы определить степень повреждения пальцев, и наконец, в один дождливый вторник, услышал печальную новость, сидя в кабинете консультировавшего меня доктора Грюала. Своим неизменно бодрым тоном он сообщил, что я потеряю две трети мизинца, а также треть среднего и треть безымянного пальцев, а большой и указательный пальцы останутся целыми и невредимыми, так что рука моя превратится в клешню. В тот момент, сидя в бежевом кабинете с мягкими акварелями и мебелью из нержавеющей стали, я мог думать только об одном – о Малколме и его пальцах, хранившихся в банке.

Чик-чик. Пальцы в твоей банке, парень, пальцы в твоем сердце.

Не стану вдаваться в подробности самой операции; при желании снимки можно увидеть на нашем сайте вместе с подборкой «Пять отвратительных нюансов обморожения, о которых вы точно не знали», которую Тьерри убедил меня написать. Должен сказать, что поначалу я ужасно стеснялся своей изуродованной руки. Я просто возненавидел из-за этого всякие банальные действия, вроде получения сдачи в магазине на углу; но в конце концов в излюбленной манере Саймона Ньюмена я перестал обращать на это внимание. Я пытался смеяться, когда Тьерри шутил насчет моей неспособности показать «вулканский салют»[80], – черный юмор всегда был способом справляться со всяким дерьмом, в которое окунала нас жизнь, – однако мое чувство юмора исчезло, отправившись вдогонку за отрезанными фалангами пальцев.

По мере того, как заживали раны, во мне постепенно просыпалась ненависть к себе. Я часто ловил себя на том, что зацикливаюсь в своих мыслях на всевозможных «а что, если бы». Что, если бы ты отправился на вершину вместе с Вандой, остался бы Марк в живых? Остался бы Марк в живых, если бы ты тогда сдал Малколма? А что, если ты и на самом деле такой ужасный человек? Что, если всё, что ты видел, реально? Что, если ты сошел с ума и тебе пора в психушку?

Читатели постепенно утратили интерес к этой истории, но сайт продолжал разрастаться. Через неделю после того, как мне отрезали пальцы, Тьерри сунул мне под нос целый ворох бумаг – контракт, подтверждавший наше право собственности на компанию «Путешествие на темную сторону»: шестьдесят процентов – ему, сорок – мне.

– Шестьдесят на сорок – это потому, что я вложил наличные и свое время, Сай.

В ответ я помахал недавно прооперированной правой рукой.

– Тогда как мой вклад составляет всего-то полфунта мяса.

Он скорчил страдальческую гримасу.

– Если хочешь пятьдесят на пятьдесят, ты только скажи, Сай.

– Нет. Всё нормально. Я и этому рад.

И я не лгал. Мне действительно было все равно.