Сергеев опускался очень осторожно, боясь поскользнуться и расшибиться, а уж к огоньку подбирался целую вечность: крался, бесшумно ступая косолапыми кирзачами, словно боялся излишней поспешностью спугнуть светляк.
«Осколок, ей-богу!» – решил он, подойдя совсем близко. Но это не был осколок.
Стеклянный глаз полузасыпанного бурого, почти сравнявшегося по цвету с землей трупа сверкал, как крупный бриллиант.
«На тебе! – удивился Сергеев, приседая на корточки и щелкая по глазу ногтем. – А вроде бы они матовые должны быть, эти шарики. Из фаянса, что ли, их делают».
Он точно не решил, то ли досадовать ему, то ли рассмеяться, и, зачерпнув горсть песка, засыпал маленький светящийся шар.
Дождь все так же мерно барабанил по брезенту, и хотя одежда не промокла, сторожу вдруг стало так зябко, неуютно, словно он только что проснулся и обнаружил себя лежащим в канаве.
Он поднял голову – далеко, высоко, будто не наяву, а на картинке, светились два окна – самые верхние, четвертый этаж госпиталя.
«Санитары в буру режутся», – подумал он безо всякого чувства, поднялся с колен и пошел к лестнице. Земля-песок-жидкая каша чавкала под ногами, было противно.
А лестницы-то нет!!!
«Дурень, не туда повернул в темноте», – досадовал Сергеев, стукнув прикладом по отвесной глиняной стене. Придется идти вдоль обрыва, чтобы ступени отыскать. Он продвигался вдоль стены, время от времени дотрагиваясь до нее прикладом винтовки, будто стена без этих понуканий могла отвлечься и сбежать.
Освещенные окна постепенно уходили влево и вверх – вообще они должны были бы приблизиться, но в действительности зависли где-то рядом со звездами. Там, где должны были находиться звезды, но звезд не было – дождь скрыл все.
Через какое-то время Сергеев устал, а лестница не находилась. Он понял, что снова пошел не туда, но упрямо решил обойти яму. Сторож вспомнил, как однажды на спор с приятелями калека-больной на одной ноге обогнул яму за полчаса – значит, идти не так уж далеко.
Сапоги вязли в мокром песке, и от усталости казалось, что почва стала более вязкой. Теперь сторож опирался на винтовку, как на костыль, однако не прекратил своего ритуала, выражающего его раздраженность, – он тыкал в стену ямы тыльной стороной ладони, костяшками пальцев. Стена сочилась сыростью, влажная слизь висла на ладони, как сопли.
На душе у Сергеева стало совсем беспросветно. Он забрел уже так далеко, что огни больницы скрылись, и все: винтовка, тяжело и шершаво скользящая в руке, громыхающий брезент, и даже собственное тело – представлялось ему громоздким и нелепым, словно не он сам заблудился, а заставили, как нанятого актера, выполнять глупые и утомительные движения.
Темнота, а в особенности ночная темнота, как сокровенная, первозданная сущность, обладает неповторимым свойством скрадывать пространство и время. Ни зги не видать – и неясно, минуты гибнут под твоими сапогами или чавкает, засасывая ненасытной утробой, вечность.
Сергеев ругал себя, что вышел из сторожки, не позаботившись захватить огниво. Даже маленький язычок пламени, казалось, отогрел бы его сейчас, освободив от горьких дум.
Он обернулся – ага, больничные окна висели за спиной! Значит, он сделал почти полный круг.
«Птицы разносят заразу, – думал Сергеев, – и звери разносят заразу. Наверное, и мухи разносят заразу».
Он вспомнил, как в детстве его родное село и еще три окрестных пали жертвами мора. Правда, выкосило тогда больше детей и старух, а сам он чудом остался жив – отпаивали бульоном, горькими кореньями, привязывали к горлу липкую, затхло смердящую тряпицу.
Ведь пройдет же война – когда-то пройдет, – и яму сровняют с землей, и никто не вспомнит о погребенных здесь сотнях безвестных людей, сраженных болезнью. Нужно непременно поставить таблички, чтобы не смели ни распахивать, ни разрывать это место.
ebooksa