– Мне ничего от тебя не добиться, да?
– Да. Две минуты.
– Ну и как мне сдвинуться с места, перестать посылать тебе сообщения и приходить к тебе на работу, если ты не желаешь просто протянуть мне руку?
– Запретительный судебный приказ?
– Сэм, я серьезно. Я не хочу продолжать тебя беспокоить, но, если я должен как-то жить дальше, мне нужно, чтобы в моей жизни была ты.
– В том, что ты говоришь, нет никакого смысла. Если тебе требуется поставить точку в отношениях, тебе достаточно выйти и закрыть дверь с той стороны. А теперь я заканчиваю этот разговор. Навсегда. Если ты будешь продолжать меня преследовать, я официально заявляю, что достану запретительный приказ и сделаю твою жизнь настолько неприятной, насколько смогу. Ты причинил мне уже достаточно вреда, так что пришло время засунуть хвост между ног и убраться куда подальше. Одна минута.
– Значит, ты отказываешься помочь мне стать лучше? Ты отказываешься помочь тонущему человеку.
– Хороший заход.
– Я не делаю никаких заходов. Просто хочу прояснить ситуацию – я прошу тебя о помощи, а ты говоришь «нет».
– Да, все правильно. Время вышло. – Я беру телефон и набираю номер охраны, не дожидаясь, пока Лукас встанет, начнет меня останавливать или протестовать. Рауль берет трубку, называет свое имя и спрашивает, кто звонит. – Привет, Рауль. Это доктор Джеймс. Не мог бы ты оказать мне услугу? Пожалуйста, пришли ко мне кого-нибудь проводить гостя. Сам он не очень уверен, уходить ему или нет. – Говоря это, я смотрю прямо на Лукаса, и он понимает, что я не шучу и не притворяюсь. – Спасибо, Рауль, жду.
Лукас быстро встает, поправляет складки на брюках, накидывает на плечи угольно-серое кашемировое пальто и выпрямляет спину. И на прощание обводит меня неодобрительным взглядом.
– Я думал, ты меня хоть немного уважаешь, Сэм.
Я отодвигаю свое кресло, освобождая ему дорогу, и аккуратно распахиваю дверь. Перед тем как уйти, Лукас еще раз осматривает кабинет. Проходя мимо меня, он неожиданно протягивает длинную, с идеальным маникюром, руку к столу и щелчком опрокидывает открытый стакан с кофе. Двадцать долларов тут же намокают, и липкая сладкая жидкость заливает и стол, и кресло для пациентов.
– Упс… – говорит он и уходит.
Я слышу в коридоре шаги Рауля.
Я думала пойти поговорить с Дэвидом, но поняла, что мне нужно выбраться из офиса, и поэтому решила отправиться в парк. Сейчас как раз то время года, когда дни становятся длиннее и солнце светит ярко, но на улице все еще прохладно. Я глубоко дышу, очищая легкие, очищая всю себя, и острый свежий воздух щекочет нос.
Я усаживаюсь на один из складных зеленых стульев и наблюдаю за пробегающими мимо людьми. Как раз рядом со мной стоит большой знак с надписью «Не курить», и я тушу окурок о столб. Больше никакого бухла, никаких дешевых развлечений с дешевыми мужчинами, но с сигаретами я не рассталась. Все куда-то спешат, целеустремленно наклонив головы, все слишком легко, не по погоде, одеты, как будто легкие куртки помогут ускорить наступление тепла и приход настоящей весны. Кто-то обхватил себя руками от холода, кто-то дует в стакан горячего кофе.
Разглядывая прохожих, я закуриваю еще одну сигарету и замечаю, что напротив меня устроился бомж. Он сидит прямо на земле и тоже курит. На нем черные перчатки без пальцев поверх обычных серых, и я удивляюсь, как ловко он управляется со своим бычком. Как это у него получается? На секунду наши глаза встречаются, и он показывает на знак «Не курить». Я зажимаю сигарету между губами и разворачиваю его в другую сторону. Надписи больше не видно. Бомж улыбается, показывает мне большой палец и подставляет лицо солнцу.
Как давно я не чувствовала солнечных лучей на лице. Когда пила, я старалась избегать дневного света. Он означал похмелье, головную боль, рвоту, унитазы и мусорные корзины, куда выворачивалось содержимое моего желудка. На свету невозможно было спрятать синяки, полученные от Лукаса, или тайком целоваться с безымянными незнакомцами. При дневном свете невозможно спрятать правду. Мне кажется, что я всю жизнь от чего-то пряталась, не могла показаться другим – и теперь вся на виду. Когда в октябре в нашу больницу привезли Ричарда, я помню, что вроде бы даже предчувствовала какие-то изменения, но и предположить не могла, что изменюсь я сама. Его появление совпало с исчезновением той меня, которую я знала, – всех моих привычных «я» – женщины-жертвы, женщины-супергероя, женщины-катастрофы, женщины-карикатуры. Раньше у меня под рукой всегда были костыли, на которые я могла опереться, – во всем на свете при случае можно было обвинить алкоголь. «Я была пьяна, я никогда бы так не поступила, если бы не напилась». Я купалась в жалости к себе и играла роль несчастной жертвы, снимая с себя всю ответственность. Теперь осталась только настоящая, живая плоть, все маски сброшены. Мне пора привыкнуть быть только собой. Встать наконец на ноги и ощутить под собой твердую почву.
Я поднимаюсь и бросаю на тротуар недокуренную сигарету. Мне кажется, что я стала выше, чем раньше. Как будто до этого тащила на спине тяжелый рюкзак, который оттягивал плечи вниз, а теперь вдруг сняла его. Проходя мимо стойки охраны, я хлопаю ладонью по ладони Рауля. Мой кабинет согрет солнцем, и, как только я сажусь в кресло, меня начинает немедленно клонить в сон. Ничего, скоро мне выходить.