Обман

22
18
20
22
24
26
28
30

Я сажусь сама, и Шон тоже устраивается в кресле. Он смотрит по сторонам, думая, куда бы ему пристроить пакет. В нем он держит все свое самое ценное имущество. Я тоже осматриваю кабинет в поисках подходящего места и вдруг замечаю, что Ричард оставил на моем столе свои газеты. В конце сеанса он всегда забирал их с собой, но сегодня по какой-то причине этого не сделал.

Шон решает, что самое лучшее и надежное – это положить пакет на колени. Он смотрит на меня и ждет, когда я начну беседу. Однако в этот самый момент звонит телефон.

– Извини, Шон, подожди секунду, пожалуйста. – Я беру трубку. Это Рэйчел; она застряла на какой-то конференции и просит меня заменить ее на встрече, которая должна состояться через час. Я показываю Шону палец – одну минуту! – и открываю ежедневник. Чтобы чем-то себя занять, он начинает листать газеты Ричарда. Я сверяюсь со своим расписанием на сегодня, кое-что сдвигаю, делаю пометки и обещаю Рэйчел, что помогу ей. Сделаю все, что нужно. Я снова золотая девочка. Рэйчел осыпает меня благодарностями, и я, довольная, даю отбой. Наконец-то жизнь снова становится более или менее нормальной. – Еще раз извини, Шон. Теперь я готова уделить тебе все свое внимание. Ну, расскажи мне, как у тебя дела? Как поживаешь?

– Э-э-э… док. А почему эти газеты такие старые? Этим новостям уже лет сто. – Он протягивает мне пару газет, что лежали сверху.

– Старые, в самом деле? – Я бросаю взгляд на первую страницу «Нью-Йорк таймс» и обращаю внимание на дату – весна 2012 года. Я быстро перебираю остальные газеты. Все они относятся к одному периоду. Апрель и май 2012 года.

11 марта, 13:41

Уходя домой, я захватила газеты Ричарда с собой и теперь укрепляю дух с помощью кофе и «Гаторейда», пытаясь набраться храбрости, чтобы как следует их пересмотреть. Они все еще лежат в сумке, с которой я хожу на работу, рядом с кофейным столиком. Я нервно расхаживаю по квартире, изредка на нее поглядываю и жду Дэвида – попросила его прийти и помочь мне разобраться.

Я брожу по комнатам, не зная, чем себя занять. В квартире убрано, все вещи лежат на своих местах, пыль стерта, и я в который раз взбиваю диванные подушки и проверяю телефон. Время словно остановилось. Я иду в ванную и достаю из-под раковины лак для ногтей. Потом сажусь на диван и начинаю приводить в порядок руки. Я и не замечала, что они, оказывается, так дрожат.

От звонка домофона я подскакиваю чуть не до потолка, и открытый пузырек с серым лаком летит на пол. Тягучая струя выплескивается вверх и окрашивает ножку кофейного столика. Когда я подхожу к домофону, мое сердце гулко бьется в груди, словно колокол.

Я вижу на экране лицо Дэвида, нажимаю на кнопку, чтобы его впустить, и наблюдаю, как он стоит в вестибюле, дожидаясь лифта. В левой руке у него пакет, а правой он ерошит свои вечно растрепанные волосы.

Звякает подъехавший лифт. Я стою в дверях, Дэвид появляется из-за угла, поднимает голову и, кажется, изумляется, увидев меня в коридоре.

Он проходит мимо меня к дивану, достает из пакета другой пакет, из вощеной бумаги, выкладывает из него сэндвичи и молча садится.

– Разве ты не хочешь узнать, зачем я попросила тебя прийти? – Я приношу из кухни тарелки и сажусь рядом с Дэвидом. Мое сообщение, как я теперь понимаю, могло показаться ему непонятным и чересчур загадочным, однако мысли Дэвида, судя по всему, заняты чем-то совершенно другим, и ему не до решения моих головоломок. – И ты абсолютно не заинтригован? Почему ты так странно себя ведешь?

– Сэм, я знаю, что ты попросила меня приехать, расследовать вместе с тобой «нечто очень странное». Не уверен, что именно ты имела в виду, но я сейчас думаю не об этом. Прежде чем мы погрузимся в твое увлекательное занятие, мне хотелось бы с тобой поговорить. О’кей?

– Ну ладно. – Я тоже делаю серьезное лицо, под стать ему. Что может быть важнее и интереснее, чем разгадать тайну газет Ричарда пятилетней давности?

Сгорбленный над кофейным столиком Дэвид глубоко вздыхает и теребит бумагу, в которую завернут его сэндвич. Я сижу, поджав под себя ноги, опершись спиной о подлокотник дивана, и смотрю на него.

– Я много думал с того дня, когда у тебя началась истерика в моем кабинете. Помнишь?

– Да…

– И я знаю, что ты считаешь свой диагноз смертным приговором, потому что у этой болезни дурная репутация. Однако у меня другое мнение. – Он снова глубоко вздыхает и разворачивает сэндвич. Я кусаю свой, хотя от волнения во рту у меня совсем пересохло, и жду продолжения. – Я всегда об этом знал, Сэм. И то, что ты рассказала мне о результатах тестирования ДПЗ, для меня ничего не изменило. – Он встает и идет на кухню, чтобы принести попить. – Так что… тебе официально сообщили об этом впервые, а я знал всегда. И это никак не влияло и не влияет на то, что я о тебе думаю, несмотря на то что сама ты стала думать о себе по-другому. – По-прежнему не глядя на меня, Дэвид передает мне стакан спрайта. – На самом деле я даже рад, что это произошло. Потому что для тебя это – хорошая мотивация, чтобы заново переосмыслить свою жизнь. А я… – он откусывает кусок сэндвича и говорит с полным ртом, – ждал, когда же это случится. – Дожевывает, глотает и продолжает: – И еще я думал, что, может быть, когда ты снова обретешь почву под ногами и придешь в порядок… может быть, мы могли бы… – Дэвид умолкает и серьезно смотрит мне в глаза.

Я знаю, что он сейчас скажет, и мне нужно остановить его до того, как он произнесет эти слова. Я тянусь к нему, чтобы закрыть его рот ладонью, но теряю равновесие, роняю сэндвич на диван, пытаюсь подняться, но вместо этого падаю прямо на него.

– Дэвид… – Я смахиваю разлетевшиеся салатные листья в тарелку и пробую соорудить из кусков целый сэндвич. Спасибо судьбе за это маленькое происшествие, потому что так я могу спрятать взгляд. – Дэвид. Кажется, я знаю, что ты собираешься сказать, но, наверное, пока не готова это услышать. – Господи, как коряво я говорю! – Сейчас мне нужно, чтобы ты был моим другом, и – опять же, пока – не могу стать для тебя чем-то большим.