– Ладно, – сдалась Марина. – Мы только позвоним, попьем чай и уйдем, – предупредила она. На улыбающегося Сапога смотрели детские глаза, усталые и серьезные, слишком серьезные для четырнадцатилетней девочки.
– А у вас точно нет еще одного колеса? – вдруг спросила Саша, и Сапог картинно развел руки в стороны:
– Вот нет, к сожалению. Если бы было, вас бы давно отвезли домой.
Он начал потихоньку подталкивать девочек в зияющее чрево гаража, и сестры двинулись вперед.
– Ну, че встали? Батарейка села? – ухмыльнулся Леха, когда они вошли внутрь хибары. Из смятой пачки «Явы» он выудил сигарету и прикурил от замусоленной зажигалки. И в без того затхло-спертом воздухе поплыл сигаретный дым.
Марина, бледнея, смотрела на ноги Керосина, торчавшие из-под ветхого пледа. Сапог тоже обратил на это внимание и лишь плотно сжал губы. Он не винил Леху – даже такого занюханного торчка, как Керосин, в одиночку затащить наверх задача не из простых, а отец вряд ли стал бы помогать ему в этом. Признаться, после всего случившегося у Сапога тоже напрочь исчезло желание прикасаться руками к этому обдолбышу. Ногами – да. От души, каблуком по исколотым яйцам, за то, что гонит какую-то пургу про подвал и Шмеля…
– Он умер? – тихо спросила Марина. Саша буквально вжалась в сестру, крепко вцепившись в руку сестры. С игрушечного ослика на истоптанный грязной обувью пол капал растаявший снег.
– Нет, просто спит, – спокойно ответил Сапог, закрывая за собой дверь. Он мысленно улыбнулся: освещение в хибаре было получше, и он убедился, что старшая деваха что надо. Таким уже и рожать можно…
Данилыч с каменным лицом смотрел на девочек, потом перевел взор на сына:
– Ты что, Леня? С головой совсем не дружишь?
Леха прыснул, будто услышал остроумную шутку.
– Ты, Данилыч, варежку прикрой, – улыбаясь, посоветовал Сапог. – Лучше иди вон наверх, порядок наведи.
Марина даже через пуховик почувствовала, как крошечные пальчики Саши буквально впиваются в ее руки. За эти секунды, проведенные внутри, она успела подметить все – и этого лежащего на полу человека, накрытого грязным пледом, и отвратительный запах, который, казалось, можно отщипывать кусочками, как пластилин, и этих странных ухмыляющихся мужчин… Теперь, при свете, она видела их лица, и ей стало по-настоящему страшно. Доверие вызывал лишь этот хмурый старик с морщинистым лицом, но, судя по всему, от него тут немногое зависит…
«Уходить. Как можно скорее. Прямо сейчас».
Данилыч медленно поднялся с табурета. Невысокого роста, кряжистый и сутулый, он напоминал старого гнома, однако крупные, загрубелые руки и широкие плечи говорили о немалой физической силе.
– Не гневи Бога, Леня, – вполголоса сказал он. – Им в куклы играть, разве не видишь?!
Он чуть ли не с ненавистью посмотрел на глупо ухмыляющегося Леху:
– Ты зачем их привез, придурок?
Ухмылка на губах молодого человека угасла.
– Фильтруй базар, Данилыч. Я Сапога уважаю, но в зубы дам, если чо. Не посмотрю, что вы родня.