Когда мать говорила, что не стоит ехать, я сердился. Но теперь подумал: вдруг она права? Для чего я засунул себя в железную громыхающую коробку и теперь еду, как в сказке – туда, не знаю куда?
Еда перестала казаться вкусной. Аппетит пропал.
– Вы что-то погрустнели, – проницательно заметил Петр Афанасьевич.
– Борщ недосолен.
– Да? По-моему, вкусный.
Ел он аккуратно, не схлебывая и не чавкая, то и дело промокая губы салфеткой. Я повернулся к окну: теперь мы проезжали лес, который выглядел так, как ему и полагается выглядеть летом.
– Я хочу быть писателем.
– Это мне знакомо. В художники метил, – буднично ответил Петр Афанасьевич.
Значит, вот как становятся патологоанатомами: не сумев сделаться художниками. Вместо того чтобы создавать свое, принимаются препарировать созданное Всевышним.
– Что же вы пишете? Публиковались где-то?
– Сначала стихи писал. Даже на конкурсе молодых поэтов второе место занял. Но больше стихов не пишу… – Я вспомнил листок, что до сих пор лежал в моем кармане, и поморщился. – Почти. В основном рассказы, повести. В студенческой газете кое-что печатали, а один рассказ – в журнале «Моя Казань».
Я, как мог, старался сохранить невозмутимый равнодушный тон, но не удалось: слишком уж гордился этой публикацией.
– О, так это здорово! – оживился Петр Афанасьевич. – «Моя Казань» – отличный журнал, я его время от времени читаю. Раз напечатали, значит, хорошо у вас выходит!
По правде сказать, не всегда то, что печатают, так уж хорошо. Он и сам, ясное дело, это понимает. Ходит же, наверное, в книжные магазины, видит, что там продается. Но за то, что он так горячо поддержал меня, я проникся к Петру Афанасьевичу теплым чувством. К тому же он еще прибавил:
– Так, может, вам в Москву надо? В Литинститут?
Про это я тоже думал. Хотя один писатель, мы с ним в редакции журнала познакомились, сказал, что не надо. Писателя звали Ленар Сахапов. Писал он хорошо, свежо и интересно, а выглядел и жил гораздо хуже.
– Стоит теорию освоить – все, конец! – говорил Ленар. – Ничего своего уже не напишешь. Не сумеешь. Хотя, может, и без института не сумеешь тоже, но тут уж точно. Начнешь умничать, смыслы скрытые искать, воображать из себя… Скучно тебе станет. Теория в башке будет щелкать, а надо, чтобы чувство жило, чтобы полет был. Невозможно душу наизнанку по правилам вывернуть, а без этого, брат, писателю никак. Сухота одна.
Я не знал, верить ему или нет. Можно ли научить человека писать? Бывает ли в сочинительстве навык? Танцоров, певцов или тех же художников учат основам мастерства, так почему писателей нельзя?
Пока так и не решил, где правда. Кстати, сам Ленар в Литинституте учился, но бросил. По его словам, понял – «перо мертвеет». А главред «Моей Казани» утверждал, что Ленар попросту загулял, запил, вот его и отчислили.
– Писательский труд самый сложный, по-моему, – сказал Петр Афанасьевич. – Со словом непросто работать, ох, как непросто! Ну, что я вам говорю, вы и сами знаете. Как там у Анны Ахматовой?
ebooksa