Нелюдь

Рот Дергача приоткрылся, и Грибушин понял, что частичка ночного кошмара пришла к нему наяву. В каркающем старушечьем голосе отчётливо слышалась издёвка:

– Не угомонишься никак, ай-ай… Земля тебе нужна… Ладно, ешь.

Грибушин мучительно застонал, прогоняя из тела тягостное оцепенение, начал вставать. Обезглавленный Дергач с лёгкостью толкнул на него тяжеленный дубовый стол, припёр к стене.

Окровавленная культя больно упёрлась Грибушину в нижнюю челюсть. Надавила вниз, заставляя открыть рот. Левой рукой Ян дотянулся до корзины, зачерпнул земли и начал заталкивать её Грибушину в горло.

– Больше корзины дать не могу, не обессудь… – каркала голова. – Почитай, как от себя самой оторвала. Землица заговорённая, мы с ней как одно целое…

Дергач зачерпнул вторую пригоршню. Несколько комочков испачкали лакированную столешницу, на телефонной трубке повис длинный сизый червяк.

– В войну в этих краях много всякой нечисти да падали в людском облике рыскало. Полицаи, бандиты, прочее отребье и душегубы… В землю легли, а земля здесь непростая – тёмная: самые лютовавшие до конца не успокоились. Потревожить – вылезут, опять кровушка закапает, оголодали за столько лет-то… Пока я тут – будут лежать. Но тебе этого не понять, тебе чужая кровь – что? Надо – льёшь. Ты ешь, глотай… Досыта.

Третья пригоршня забила рот Грибушина. Он ещё проталкивал жирную землю в желудок, судорожно работая языком и горлом, но вдохнуть удавалось всё реже. Сопротивляться было бесполезно, ледяная пятерня Дергача давила на лицо без всякой пощады.

Четвёртая пригоршня намертво забила горло. Грибушин в последний раз попытался мотнуть головой, сбросить ладонь…

Ян дождался, когда человек в кресле замрёт окончательно. Поставил голову на место и пошёл к выходу. Умершего в Сафроновке Дергача вели обратно последние слова «Бабы-яги»:

«Весточку передашь – и вертайся. Ляжешь с остальными, а я за тобой присматривать буду. Таким, как ты, без присмотра нельзя, не-е-ет…»

Заброшенное кладбище

Плотно прильнувший к промзоне микрорайон «Радужный» (семь разноцветных многоэтажек с малогабаритками) остался позади. Теперь новенький внедорожник с трёхлучевой звездой на капоте уверенно колесил в сущем лабиринте, стиснутый вереницами разномастных ограждений. За коими обосновались как мелочёвка наподобие автосервиса с креативным названием «Жигулексус» и тремя хмурыми слесарюгами в грязных робах, так и вполне солидные конторы, вроде мясокомбината «Объеденьев» и гофропроизводства «КартонМакс».

– Да ты смоли, смоли… – отреагировал Скальцев на движение Глеба, машинально потянувшегося к карману, в котором лежала полупустая пачка «Петра», и отдёрнувшего руку. – Я не против, я всё понимаю. Тоже бы нервничал… И Ромаха в тему врубается, запросто – как два пальца в майонез макнуть. Точно, Роман – но не «Преступление и наказание»?

Он хохотнул собственной шуточке, а расположившийся на заднем сиденье лупоглазый, бритый налысо бодибилдер скупо шевельнул тонкими, жёсткими губами:

– Угу, чё…

– Во-о-от, я же говорю, – хмыкнул Всеволод. – Так что – не стесняйся, лови никотиновый оргазм. Я бы ещё вискариком взбодриться предложил, так ведь откажешься. Да, Глебыч?

Черемин еле заметно кивнул. Подумал и всё-таки достал пачку. Игнорируя протянутую Скальцевым зажигалку в форме невыносимо изящного, хрупкого с виду золотого дракона (очередной эксклюзив – без вариантов), щёлкнул своим «Крикетом», неторопливо затянулся.

Всеволод невозмутимо сунул мифологическую рептилию обратно в карман лёгкого пиджака, завертел руль, поворачивая налево.

«Сучара лощёная… – Глеб не без труда сдержал прущее наружу раздражение. – Яйца у тебя теперь не с платиновым напылением?»