По этому проходу можно было пробраться только на карачках, под оградой, и Глеб завертел головой, высматривая другой путь.
Ничего.
«Хрен тебе, раком не поползу… – Черемин еле удержался, чтобы не продемонстрировать в камеру выставленный средний палец. – Пусть Рома перед тобой ползает».
Он подошёл к могиле по другую сторону прохода, подёргал ограду, убеждаясь в её прочности. Примерился, поставил ногу на декоративный элемент – приваренный арматурный завиток со следами серебрянки, рывком перебросил тело на другую сторону.
«Гимнастика по-кладбищенски. – Глеб благополучно встал на ноги и двинулся к противоположной части ограды, сторонясь еле заметного могильного холмика. – Поменьше бы такой».
– Хоть тебе не верится, а земля шевелится…
Фраза была сказана внятно, негромко и, что самое страшное, звучала без малейшей шутливости.
Черемин моментально отшатнулся от голоса, звучавшего справа, совсем рядом. Нога подвернулась, он упал на колено, ударился плечом об ограду. Сигарета выпала из губ, тлеющий кончик чиркнул по тыльной стороне кисти и упал на землю.
Глеб судорожно зашарил взглядом перед собой, по соседним могилам, пытаясь найти «пугало».
Безуспешно.
– Хочешь – верь, а хочешь – нет, – раздалось над самым ухом, – мертвой плоти нужен свет…
«Спокойно! – приказал себе Черемин, стараясь сохранить самообладание. – Севины хохмочки, развлекается, сука».
– Ну и жуткий же вы мудак, гражданин Горбатый! – громко сказал Глеб, начиная вставать. Вопреки опасениям, подвёрнутая нога лишь слегка ныла, значит – ни вывиха, ни серьёзного растяжения связок…
Он замер в наклоне, чтобы отряхнуть испачканное колено. Взгляд задержался на могильном холмике.
Земля
Это было видно отчётливо, без каких-либо сомнений. Ёрзала, шевелилась, ворочалась…
Листья растущего на могиле осота беспокойно подрагивали, растение поднималось кверху: из-под земли выбиралось что-то крупное, с каждой секундой увеличивая напор.
Могильные холмики на соседних участках тоже пришли в движение.
Глеб медленно пятился прочь, неотрывно следя за происходящим, быстрым свистящим шёпотом произнося «стой, сука» – раз за разом, снова и снова. Ему стало страшно по-настоящему, не было даже желания воспринимать увиденное как-то иначе. Страх хлынул в душу тёмным, бурлящим, неиссякаемым потоком, которому невозможно было противиться, как невозможно противиться стремлению дышать…
Ладонь легла на очередную часть оградки, и та неожиданно подалась в сторону. Черемин судорожно отдёрнул руку, косанул туда полубезумным взглядом, приготовившись увидеть непонятно что.