– Ничего я не травила! Но сделаю это, чтобы обвалить биржу.
Он резко сел и недоверчиво посмотрел на нее.
Она продолжила, словно ему требовались объяснения:
– Тогда ты сможешь дешево купить все акции, которые должен поставить, и ликвидировать сделку по фиктивной продаже. Это ведь так называется, правильно? Тогда мы будем спасены.
Она протерла его влажное лицо.
Он плакал.
– Хотя я бы лучше улетела в Латинскую Америку. Мы жили бы на добытые деньги, и я могла бы открыто носить свои татуировки. Но так не пойдет. Мы должны остаться здесь из-за твоей матери. Мы давно договорились об этом. Но…
Он дрожал, стуча зубами.
– Если биржевой курс упадет и ты сохранишь работу, я прошу у тебя только одного: ты должен позволить мне открыто появляться рядом с собой. Я больше не хочу прятать татуировки, – она дотронулась до них. – Они – часть меня.
– Да, – дрожащим голосом сказал он. – Да, ты – моя жена, и я тобой горжусь.
Они вели себя с Анной Катриной вежливо – словно охотно готовые помочь официанты в ресторане, забрали у нее сумку и куртку и попросили сесть в салон машины скорой помощи. Она попыталась потребовать, чтобы ее вещи остались при ней, но потом все-таки села назад. Возможно, так полагается, подумала она. До клиники Уббо-Эммиуса все равно ехать совсем недолго.
Анна Катрина спокойно сидела в машине и смотрела в матовое стекло окна. Она удивлялась собственной невозмутимости. Все будет хорошо. Эта уверенность росла внутри ее и согревала, словно рюмка водки, выпитая залпом. Тепло проникало в горло и растекалось по всему пищеводу, до самого желудка. Все эти коварные, злые люди потерпят поражение и станут жертвами собственного лукавства. Правда выйдет наружу, и поток всеобщего негодования унесет лжецов и интриганов прочь.
Да, как бы ей ни было тяжело, она по-прежнему верила, что в этой стране побеждают закон и справедливость. Не всегда, не везде и не каждый раз, но, во всяком случае, надолго.
Пока есть достаточно людей, стремящихся к добру, зло не одержит верх.
Она уже видела перед собой Дикманн, раскаявшуюся и приносящую извинения, потому что новое психиатрическое заключение все прояснило. Видела убийцу своего отца, снова отправленного в тюрьму, а вместе с ним – организаторов его мнимых похорон. Совершенно реальные картины пронеслись перед ней, словно на кинопроекторе, только вместо экрана было молочно-белое стекло, за которым мелькал ландшафт.
Она не понимала, где находится, и попыталась опознать что-нибудь знакомое. Поездка до клиники в Нордене продолжалась слишком долго. Потом она увидела синюю табличку. Они что, на автобане? Но между Эмденом и Аурихом нет автобанов.
Она постучала в стекло, отделявшее ее от водителя и пассажира.
– Эй! Куда мы едем? Эта дорога ведет не в Норден!
Они не отреагировали. Только включили погромче радио.
Она снова постучала. А потом до нее дошло: она угодила в ловушку.