Ярость

– Сначала Тумм, – сказал он, – а теперь Кхалид.

Потом он попросил Петру принести телефон и коротким движением руки отослал ее прочь.

Она его за это любила. Он хотел защитить ее от лишней информации. Но при этом с радостью распахнул бы перед Петрой душу, а она всегда была готова его выслушать. Как ужасно: человеку больше некому довериться – с жалостью думала она.

Он позвонил Генцлеру. Тот рассердился уже из-за того, что с ним связались напрямую. Обычно подобные вещи делаются несколько иначе.

Голос Генцлера по телефону казался чужим, словно Серкан разговаривал с машиной.

– Я больше не обязан держать слово. Сначала он убил Тумма, а теперь – Кхалида. Вы его прикрываете. Он уверен в собственной вседозволенности. Но этому пришел конец. Я с ним покончу.

– Нет, ты этого не сделаешь, – отрезал Генцлер не терпящим возражений тоном. Подобные беседы не ведутся по телефону. Остается надеяться, их никто не подслушивает. Сам факт этого разговора означает, что дело окончательно вышло из-под контроля. О плане и служебных инструкциях можно забыть.

– У нас хватит материалов, чтобы посадить тебя на всю оставшуюся жизнь, Серкан. Я всегда держал тебя на длинном поводке. Но не думай, что ты незаменим.

Серкан Шмидтли повесил трубку. Рука с телефоном безвольно упала. Он привык руководить действом, и чаще всего так оно и было. Но сейчас у него возникло четкое ощущение, что он больше не игрок, а в лучшем случае – мяч.

Он хотел снова определять ход событий. Наступил решительный момент – все или ничего.

Серкан позвал Петру Виганд.

– Теперь можешь дать мне трюфель, – сказал он своей рубенсовской женщине.

Она снова поцеловала конфету и положила ему в рот.

«Какой же я смешной человек, – думал Серкан. – Теперь, высказав все Генцлеру, я чувствую себя свободнее. Я запросто могу прикончить кого-нибудь своими руками или дать приказание об убийстве. Но вероломство мне не по плечу».

Убийство – ничто по сравнению с предательством. Сдержать слово – дело чести. Но теперь у него не было перед Генцлером никаких обязательств.

Можно вздохнуть свободнее. Серкан разгрыз шоколадный шарик и закрыл глаза, наслаждаясь вкусами марципана, арака и миндаля.

Теперь можно спокойно выпить чаю, а потом отдать несколько распоряжений. Началась война.

Он не знал, будет ли вообще в конце победитель или только проигравшие. Но он превратит жизнь этого подлеца Гроссманна – или как он там себя называет – в ад, а потом прикончит его. И готов заплатить любую цену.

Серкан взглянул на свою Петру, и его охватила волна любви. Это не было любовью мужчины к женщине, а скорее – сына к матери или отца к дочери.

«Тебя этот урод не получит, – подумал он. – Я прикончу его прежде».