Кладбище домашних животных

Да, с ним все хорошо. Он целый день лежит в доме и смотрит на меня своими странными, мутными глазами – словно видел что-то такое, что напрочь выжгло ему весь разум, какой вообще есть у котов. С ним все в порядке. На ночь я выгоняю его метлой, потому что мне противно к нему прикасаться. Не то чтобы я прямо его выметаю – так, легонько подталкиваю метлой, и он сам выходит. А сегодня, когда я вошел в гараж, там валялась дохлая мышь – вернее, то, что от нее осталось. Он ее распотрошил и позавтракал ее кишками. А я вот сегодня не завтракал, кстати сказать. Что-то не было аппетита. Но в остальном…

– С ним все хорошо.

– Ага, – сказала Элли, и ее нахмуренный лоб разгладился. – Это прекрасно. Когда мне приснился тот сон, я была уверена, что Черч умер.

– Да? – спросил Луис с улыбкой. – Сны бывают совершенно бредовые, правда?

– Сны-ы-ы! – закричал Гейдж во весь голос. Он сейчас проходил попугайский этап, который в свое время был и у Элли. – Сны-ы-ы! – И от души дернул Луиса за волосы.

– Ладно, бандиты, пойдемте, – сказал Луис, и они все направились в зал получения багажа.

Когда они уже походили к машине, Гейдж забормотал: «Класота, класота», – странным, икающим голосом. На этот раз его стошнило прямо на Луиса, который по случаю встречи семейства надел новые брюки. Очевидно, класота была у Гейджа кодовым словом, обозначавшим: Меня сейчас вырвет, прошу прощения, отойдите в сторонку.

Оказалось, что это все-таки вирус.

Они как раз подъезжали к дому, когда у Гейджа начался жар, и он заснул беспокойным, болезненным сном. Загоняя микроавтобус в гараж, Луис краем глаза заметил Черча. Тот крался вдоль стены, задрав хвост, и смотрел на машину своим странным, пустым взглядом. Потом он растворился в предвечерних сумерках, и Луис увидел распотрошенную мышь, лежавшую рядом с четырьмя летними шинами (пока семья была в отъезде, Луис сменил шины на зимние). Вывалившиеся внутренности влажно поблескивали в полумраке.

Луис быстро выскочил из машины и специально врезался в пирамиду из шин. Две верхние шины упали и закрыли мертвую мышь.

– Ой, – сказал он.

– Папа, ты недотепа, – весело откликнулась Элли.

– Что есть, то есть, – преувеличенно бодро отозвался Луис. На самом деле ему хотелось сказать: Класота, класота, – и потихоньку блевануть в уголке. – Папа у вас недотепа.

Насколько он помнил, до кастрации Черч лишь однажды убил крысу; иногда он ловил мышей и играл с ними в жестокую кошачью игру, которая обычно кончается смертоубийством, но всякий раз Луис, Рэйчел или Элли успевали вмешаться и не дать ему довести дело до конца. А после кастрации он вообще не смотрел на мышей, как это почти всегда и бывает с кастрированными котами – во всяком случае, если их хорошо кормят.

– Ты так и будешь стоять, погрузившись в мечтания, или все же поможешь мне с Гейджем? – спросила Рэйчел. – Возвращайтесь с планеты Монго, доктор Крид. Вы нужны людям Земли. – У нее был усталый, раздраженный голос.

– Прости, малышка.

Луис взял на руки Гейджа, горячего, как раскаленная печка.

Так что в тот вечер они ели знаменитое южное чили Луиса только втроем; Гейджа, вялого и больного, уложили на диване в гостиной, вручили ему бутылочку с теплым куриным бульоном и включили мультики по телевизору.

После ужина Элли подошла к двери в гараж и позвала Черча. Луис, который мыл посуду, пока Рэйчел разбирала чемодан наверху, очень надеялся, что кот не придет. Но тот пришел – медленно приковылял своей новой нетвердой походкой, – причем пришел почти сразу, словно сидел, затаившись, прямо за дверью. Затаившись. Это слово первым пришло на ум.

– Черч! – воскликнула Элли. – Привет, Черч!