— Вот видишь, как удачно вышло! — голос звучал так, словно мать улыбалась. — Она не случайно попалась тебе на глаза. Она действительно пришла к тебе сама. Она особенная. Ничего не испорчено, наоборот. Она подсказала тебе, как справиться с последними, как проводить их одновременно. Видишь, как просто? Скажи ей спасибо и сделай все, что нужно. Нежно, бережно. Она это заслужила. И она заслужила легкую смерть.
«Спасибо» прошелестело так тихо, что за шумом льющейся воды его было совсем не слышно.
Да, мама, и тебе спасибо. Ты всегда помогала — и сейчас помогла.
Пора было приниматься за работу.
— Оляля! Что это у нас тут такое? Любопытно, любопытно…
Распростертое на секционном столе тело выглядело как будто серым. Не то из-за безжалостного морговского освещения, не то из-за плохо отмытой краски. Скорее все-таки второе — не первый раз Арина на вскрытии, и никогда раньше ей трупы серыми не казались. Синеватыми — да, обычное дело. Но серыми?
К собственно аутопсии Данетотыч еще не приступил, только примеривался, осматривал, ощупывал, чуть ли не обнюхивал останки отважной журналистки Регины Андросян. Что он там такое любопытное обнаружил? Ладно, сам скажет.
— Мстислав Евстигнеевич, а…
— Вершина! — перебил тот. — Мы с тобой уже сколько лет плечом к плечу? Ладно, стесняешься меня Даннетотычем называть, хоть Федотычем зови, чего язык ломать?
— Ну…
— Баранки гну. Чего спросить хотела?
— Ни этот, ни предыдущие трупы не воняли. Это из-за краски скорость разложения снижена? Или что-то не так с определением времени смерти? Обезвоживание может влиять на скорость разложения тела?
— Эй, ты на меня давай не наезжай. Время смерти ей, вишь, неточное. Я ж его не по одному параметру определяю. Тут и остывание, и ригор мортис — у всех на пике, заметь — и…
Он вдруг замолчал, потом проговорил уже совсем другим тоном — не сердитым, а, пожалуй, задумчивым:
— Краска действительно должна замедлять разложение. Потому что аэробные процессы — это один коленкор, а анаэробные — совсем даже другой. Знаешь историю про Золотого мальчика?
— Когда какой-то средневековый герцог для пущей торжественности пира малыша золотой краской покрыл — чтоб Купидона изображал? Все поахали, а после про мальчишку забыли. И он умер. Не то от переохлаждения, не то от гипоксии.
— Вот-вот. Кожное дыхание — это вам не фунт изюма. И с мертвым телом — та же история. Процессы-то все равно в нем идут, хоть и другие. А краска перекрывает кожные поры, не пускает в тело кислород, разложение замедляется. Это раз. Потом, думаю, он все это в каком-то подвале проделывал. Причем не в котельной, а там, где воздух достаточно прохладный. Но вопрос ты спросила интересный. Как влияет обезвоживание на скорость посмертных изменений. Так-то ясно, что в сторону замедления, тела тех, кто умер голодной смертью тому пример. Но надо посмотреть на нюансы. Гм, гм. Не наваять ли мне какую-никакую статеечку в какой-нибудь умненький журнальчик? Случай-то уникальный, что и говорить. Вот только не гляди на меня с такой странной надеждой! Про время смерти я тебя не обманываю, у всех примерно сутки до обнаружения. Плюс-минус, конечно. Скорее плюс, чем минус. А ты чего это вдруг? Или у тебя кандидат появился? Да еще с потенциальным алиби. Ну-ка, ну-ка, открой сердечко старому танатологу, — он завершил свою специфическую шуточку чем-то средним между смехом и кашлем.
— Да нет, Федотыч, с кандидатами пока напряженка. Просто обратила внимание на запах, на его отсутствие, точнее. Прохладный подвал, значит? А что там такое… ну вы сказали «любопытно».
— Сама погляди. Иди, иди, не бойся, не рванет… Хотя кто его знает, — добавил он после секундной паузы.
Про «рванет», это была отдельная, крайне дурнопахнущая история. Арина в первый раз в жизни присутствовала на аутопсии сильно несвежего трупа. Не настолько старого, чтобы превратиться в «кашу», но одежки на нем уже явственно потрескивали — словно покойник после смерти изрядно потолстел. Как, собственно, оно и бывает: гнилостные газы, скапливаясь во внутренних полостях и прямо под кожей, сильно раздувают тело. Потом что-то где-то лопается — и раздутый бочонок оседает, возвращаясь приблизительно к своим «человеческим» размерам. У Арины тогда отсутствие опыта замещалось горячим стремлением побыстрее этого самого опыта набраться — то есть она совала нос всюду, куда было можно.