— Ничего я не думаю, Антон Павлович. Но к кому мне еще обратиться за помощью, кто еще так хорошо знает музыкальные круги и вообще все обстоятельства? А вы мне своими дикими домыслами мешаете работать. Давайте спокойно. Где сейчас Рачковский?
— В Берлине, я полагаю. У него там дочь учится. И когда ему весной предложили там место, он сразу после экзаменов уволился и уехал. Данные должны быть в деканате. Или в ректорате, я не знаю! — его голос опять сорвался почти на визг.
— А этот, как его, Литвиненко?
— Эта, — сухо ответил Васильев. — Элла Викторовна Литвиненко. В декрете она. Или, может, уже, как это называется, в отпуске по уходу за ребенком. Ее номер телефона я вам сейчас пришлю, спрашивайте, что хотите кого хотите!
— Погодите, Антон Павлович! У меня еще один вопрос, последний.
— Ну?
— Когда проводится собеседование, абитуриенты могут слышать своих… не знаю, как их назвать, других участников?
— При желании почему нет. Это не поощряется, конечно, но, знаете, дверь в аудиторию, где прослушивание идет, эту дверь всегда приоткрывают. Мы закрываем, а после смотришь — опять неплотно… Так что слушают. У вас еще что-то?
— Нет-нет! Спасибо вам большое! И телефон вашей коллеги пришлите, хорошо?
— Сейчас, — буркнул Васильев и отключился.
И Стефан говорил, что они дверь все время старались приоткрыть. Зачем Арина его тогда об этом спросила? Следовательский инстинкт? Или просто привычка отрабатывать варианты?
Телефон пиликнул: профессор прислал номер своей коллеги.
Гудки тянулись бесконечно, Арина уже почти отчаялась, когда в трубке наконец раздался голос — звонкий, легкий, но не бесплотный, а наоборот, невероятно живой и словно бы поющий:
— Слушаю ва-ас! Говори-ите!
Аккомпанементом пению служили звон, постукивания и какой-то шелест — не то звук льющейся воды, не то шуршание жесткой синтетики. Но основную «партию» вел именно звон, словно перекличка крошечных колокольчиков. Или, быть может, хрустальных бокалов, это более реалистично, и шелест, похожий на журчание воды, вполне к этому подходит, подумала Арина и спросила почти робко:
— Элла Викторовна?
— Это я-а! Только, умоляю, не говорите, что вы хотите мне что-то продать! У вас такое богатое меццо, что если это просто реклама, это станет самым ужасным разочарованием последней недели.
Арина улыбнулась:
— Нет-нет, я ничего не продаю. Спасибо за комплимент моему голосу, но, боюсь, я вас все-таки разочарую. Я следователь…
— Следовате-ель? — удивленно пропели в трубке. — Как интере-есно! Вы хотите меня арестова-ать? Аресту-уйте меня, пожалуйста! И посадите в камеру! Там ведь разрешают спа-ать?