– Спроси ее снова.
Хюльдар, подавшись вперед, схватился за микрофон. Силья дернулась от треска в наушнике. Хюльдар говорил слишком громко; но, что еще хуже, он решил повторить свои слова еще раз, и теперь еще громче:
– Спроси ее об этом снова!
Фрейе ничего не оставалось, как упереться ему в грудь ладонью, пытаясь оттолкнуть его от микрофона и стараясь не думать о том, что происходило между ними, когда она в последний раз касалась этой груди.
– Дай Силье самой решить, как лучше к этому подойти; она прекрасно понимает, как это важно.
Хюльдар молча отпустил микрофон, и все снова повернулись к смотровому стеклу.
– Ты закрыла глаза, Маргрет? Если ты их закрыла, то это нормально. А если нет, то было бы хорошо узнать, что ты видела…
– Я не хочу об этом говорить! – В голосе девочки зазвучали сердитые нотки. – Не хочу!
– Хорошо. Может, нам поговорить о чем-нибудь совсем другом?
Впервые за все время Маргрет подняла голову и с надеждой посмотрела на Силью:
– Правда? Ты не обманываешь?
– Нет, не обманываю. Мне хочется спросить тебя о картинке, которую ты нарисовала.
Силья улыбнулась девочке и потянулась за рисунком, лежавшим на маленьком столике рядом с диваном. На столике также сидел плюшевый медведь – вытянув лапы и склонив голову, что придавало ему насмешливый вид, будто он не верил ничему, происходившему в комнате, как и Хюльдар.
– Ты очень хорошо рисуешь. – Силья протянула Маргрет рисунок. – Можешь рассказать мне, что здесь нарисовано?
Маргрет убрала с лица волосы и склонилась над рисунком.
– Здесь все понятно, ты и сама можешь увидеть. Ты же сказала, что я хорошо рисую.
Она вернула рисунок Силье, но та продолжала как ни в чем не бывало:
– Я вижу дом. Это твой дом?
Маргрет кивнула.
– А это ваша машина, да?