Жаркий август

К нему с кондачка не подъедешь, надо выбрать верные слова. Монтальбано налил ему виски, усадил его на веранде. Наконец-то стал задувать ветерок.

– Сальво, не тяни. Что ты хотел сказать?

– Есть одно деликатное дело, и, прежде чем за него браться, я хочу с тобой поговорить.

– Слушаю.

– В последние дни я занимаюсь убийством девушки…

– Слышал.

– И мне пришлось, в частности, допросить одного застройщика, Спиталери. Ты его знаешь.

Лоцупоне решил перейти в оборону.

– Что значит знаю? Я всего-навсего вел следствие по поводу несчастного случая с одним рабочим у него на стройке в Монтелузе.

– Вот именно. Как раз об этом деле я и хотел расспросить. К каким выводам ты пришел?

– Я же тебе только что сказал: несчастный случай. Когда я приехал на стройку, там все было в порядке. Остановили работы на пять дней, потом я дал добро. К тому же прокурор Лаурентано меня поторапливал.

– Когда они тебя позвали?

– В понедельник утром, когда обнаружили тело. И еще раз тебе повторяю, все ограждения были на месте. Единственно возможное объяснение состоит в том, что араб, будучи крепко поддатым, перелез через перила и свалился. Да и вскрытие подтвердило, что у него в крови было больше вина, чем собственно крови.

Монтальбано удивился, но виду не подал.

Если все было именно так, как сказал сейчас Лоцупоне, а еще раньше – Спиталери, то почему рассказ Филиберто с этим никак не вязался? И как быть с накладной «Рибаудо»? Разве она не доказывает, что сторож говорил правду? Может, взять Лоцупоне за грудки и объяснить ему, как сам Монтальбано видит дело?

– Федери, тебе не приходило в голову, что, когда рабочий свалился, никакого ограждения там не было, а поставили его на скорую руку в воскресенье? Так, чтобы в понедельник с утра ты, приехав, убедился, что всё в порядке?

Лоцупоне налил себе еще виски.

– Разумеется, приходило.

– И что ты сделал?

– То же, что сделал бы и ты на моем месте.