Это был особый запах, не запах немытого тела, нет. Древний, въевшийся в кожу запах отчаяния, безнадежности, бед и страданий, запах смирения, приятия произвола и жестокости, заставляющий пригибаться к земле.
Этот запах всех слабых и униженных, про который он читал у Элио Витторини[9], проникал сквозь ноздри и забивал легкие, не давая дышать.
Вот только сейчас ноги Монтальбано, не внимая доводам рассудка, несли его к пристани.
Катер береговой охраны причалил к берегу. Комиссар, оставаясь в отдалении, прислонился к парапету и наблюдал за происходящим.
Он как будто попал в немое кино, на середину фильма. Сотрудники всех служб действовали слаженно, никто не ждал команд, никто не командовал. В ночной тишине раздавались лишь звуки, сопровождавшие их действия: шаги, хлопанье закрывавшихся дверей, сирены скорой помощи, звуки отъезжавших автомобилей.
Телевизионщики со своими камерами казались здесь лишними. Если бы они дали сейчас в эфир подобный сюжет, снятый несколько месяцев назад, никто не заметил бы разницы.
Монтальбано дождался, пока погаснут прожекторы. Набережная погрузилась в темноту. Неподалеку стояли несколько сотрудников береговых служб и тихо переговаривались. Комиссар повернулся и пошел к машине.
Вдруг он услышал за спиной чьи-то быстрые шаги.
Остановился. Обернулся.
Это была Лаура.
Неожиданно они оказались в объятиях друг друга. Она уткнулась лицом в его грудь. Монтальбано чувствовал, как дрожит ее тело. Говорить они не могли.
А потом Лаура выскользнула из его объятий, повернулась и побежала назад. Он смотрел ей вслед до тех пор, пока ее силуэт не исчез в темноте.
Двенадцать
Вернувшись в Маринеллу, он первым делом решил выключить из розетки телефон. Если позвонит Ливия, он не сможет с ней говорить – каждое его слово будет сопровождаться угрызениями совести и жгучим стыдом за то, что приходится врать.
– Чем занимался сегодня?
– Все как обычно, Ливия.
– Расскажи-ка.
Придется громоздить одну ложь за другой, все больше и больше. Изворачиваться. Недоговаривать… Нет, увольте, в его-то возрасте…
Нужно спокойно поразмыслить. Трезво обдумать все, что с ним произошло, и принять решение. Твердое и окончательное. И если он решит поддаться свалившемуся на него чувству, от которого было радостно и вместе с тем страшно, нужно честно и откровенно поговорить об этом с Ливией.
Но сейчас он не в состоянии думать. В голове какая-то каша.