Полупризнание

— Именно. В ближайшие дни попробую еще раз побеседовать с ним.

Мияути уже собрался закончить разговор, но Накао остановил его.

— Мияути-сан, об этом… никому больше не рассказали?

Он тут же пожалел, что сказал это. Ведь Мияути позвонил не в редакцию и не в пресс-центр, а лично на мобильный Накао.

— Будь спокоен. Я никому не говорил. Постарайся сделать из этого конфетку.

Несколько раз поблагодарив Мияути, Накао повесил трубку.

Ура!

Он хотел крикнуть это про себя, но получилось вслух.

Накао вышел из машины. Как же ему хотелось опять заявиться в кабинет Иё и сунуть ему в морду блокнот, где было написано «Кабукитё»!

4

Вернувшись в пресс-центр, Накао увидел, что на диване, стоящем в общей зоне для всех изданий, лежит Татара из «Кэнмин таймс». Спецкор, которому уже перевалило за сорок, что даже для местной газеты считалось довольно «поздним расцветом».

— О, Накао-тян[33], что-то случилось?

На секунду Накао напрягся, но Татара сонным голосом продолжал:

— Я пришел, а никого нет, поэтому подумал, может, убили кого…

— Сегодня вроде тихо по всей префектуре.

— Вот как… Тогда, с твоего позволения, я немного вздремну.

Татара тоже находился в довольно растерянном состоянии. Подобно тому как Накао из-за его сенсационного материала о маньяке возненавидели в первом отделе расследований, Татара, намекнувший в своей статье о том, что Кадзи ездил в Токио, тоже, должно быть, волновался, что потеряет возможность получать от полиции дополнительную информацию о деле Кадзи и от него отвернутся коллеги из других изданий. Не говоря уже о том, что в случае с Татарой, помимо того, что ему пришлось справляться со злобой, обрушившейся на него за «удар по полиции», сам его сенсационный материал был опровергнут органами правопорядка и повис в воздухе. Униженный и оскорбленный Татара…

Поэтому можно было понять его, когда он по-дружески окликнул Накао. Им обоим пришлось тяжело после того, как каждый из них выдал хороший материал. Это действительно так: вы можете недолюбливать друг друга, однако лишь тот, с кем ты на ножах, может понять твои истинные чувства. Такой вот парадокс журналистской работы. Это относится и к взаимному утешению двух отвергнутых, а если случится такое, что из-за публикации сенсационного материала вы окажетесь в тяжелом положении, происходит взаимное признание, и эмоции переполняют вас. Репортеры других изданий постоянно злословят о том, как свободно «Тоё» и «Таймс» бегают от одного следователя к другому. Тут ты невольно падаешь духом — и рассчитываешь, что соперник станет твоим «боевым товарищем» на короткое время.

Но установятся ли такие отношения, зависит от того, что у кого есть в запасе. Нет никого более жалкого и слабого, чем репортер без материала. Однако если ты хоть раз добыл хороший материал, у тебя прибавляется смелости, как будто ты прячешь пистолет в кармане…

Даже не пистолет, а пушку. Проскользнувший мимо дивана Накао чувствовал огромное превосходство перед Татарой.