Она протягивает мне крышку от коробки.
— Подсолнухи Ван Гога, — говорю я, представляю саму себя, разделенную на одну тысячу крохотных фигурных кусочков, как это было в моем сне.
Не отрывая глаз от подноса, она чешет шею — я предполагаю, что она ищет желтый правый верхний угол.
— Ненавижу, когда не могу закончить рамку, — говорит она. — Это здорово достает меня.
— Он же отрезал себе ухо, — говорю я, потирая собственное.
— Фи. Сумасшедший художник. Так избито. Кстати, я Шарлотта. И хватит мне выкать.
Она протягивает руку, жесткую и расправленную. Ее приветствие, хоть и официальное, все равно очаровательно.
— Алекса, — говорю я, пожимая ей руку.
Я тоже принимаюсь за поиски желтого углового кусочка.
— Я никогда раньше не складывала мозаики, — говорю я.
Шарлотта с искренним недоверием смотрит на меня:
— Ты шутишь?
— Нет.
— Даже в детстве?
— Не помню такого. Наверное, нет.
Шарлотта закрывает глаза, кивает.
«Немного мелодраматично, тебе не кажется?» — хмыкает Раннер.
— У меня их сто. — Она произносит это с явной гордостью.
Раннер кривится:
«Чем бы дитя ни тешилось…»