Я снова поворачиваюсь к Аллегре.
— Я провёл вечер с парнем в магическом номере отеля размером с Техас и оформленном как Ватикан, если бы Ватикан был борделем. Думаю, есть отличный шанс, что это был Люцифер.
— Ты ведь знал его в аду, верно? Какой он?
Видок приносит мне чашку чёрного кофе, поднимая свою чашку в небольшом тосте.
— Приятель, девушки просто помешаны на плохих парнях. «Как нам соперничать с Князем Тьмы?» — спрашиваю я.
Он садится на потёртый диван и пожимает плечами.
— Мы уже проиграли это сражение. Мы признаём поражение и движемся дальше, опечаленные, но ставшие мудрее.
— Ну? — говорит Аллегра.
— Что я знаю из того, чего нет ни в Библии, ни в
— А они верные? Насколько они точны?
— Может быть. Я не знаю. Я никогда их не читал, но они популярны.
Она забирает у меня чашку с кофе и ставит её на стол позади себя.
— Я хочу услышать это от тебя. Расскажи мне, какой он?
— Он в точности такой, каким ты его себе представляешь. Он симпатичный, умный и самый страшный сукин сын, какого только можно вообразить. Вот он мурлычет как кошка, а в следующую минуту он уже страдающий мигренью Лекс Лютор[135]. Он Дэвид Боуи, Чарли Мэнсон и Эйнштейн в одном флаконе.
— Звучит как горячая штучка.
— Ещё бы не горячая. Это его работа. Он тот парень, которого ты встречаешь на вечеринке, отвозишь к себе домой и трахаешь, хотя каждая практичная часть твоего мозга вопит не делать этого.
— А что в нём такого страшного?
— Он дьявол.
— Я имею в виду, ты когда-нибудь видел, как он делает что-нибудь дьявольское. Что-нибудь по-настоящему злое?
— Я живу с говорящей головой покойника. Я бы сказал, что это просто пиздец.