Единственный ребенок

— Если хочешь жить тут со мной, придется тебе ее слушаться.

Из-за этих его слов она все безропотно сносила, как бы ей тут много чего не нравилось. Не стала жаловаться, даже когда Сонгён выбрала какие-то унылые старомодные шмотки. Девочки в ее возрасте не носят такой детсадовский отстой! Словно играя в куклы, Сонгён потащила ее по магазинам, заставила мерить то одно, то другое, когда только ей самой все это и нравилось. Хаён проголодалась, у нее болели ноги, но она все это сносила, поскольку так велел отец.

И теперь это розовое одеялко на кровати! Едва она вернулась домой и узрела его, ее чуть не стошнило. Пришлось промолчать, поскольку Сонгён маячила поблизости, но становилось просто жутко при мысли, что отныне придется спать под розовым одеялком. И вдобавок эти занавесочки, в розово-желто-зеленую клеточку… Едва она вошла в комнату, как ну прямо в животе закрутило от этой идиотской расцветки! Розовый — это цвет, который она ненавидит больше всего на свете. Но она не стала жаловаться по этому поводу.

Вела себя тише воды, ниже травы, потому что так велел папа, но взрослые никогда к тебе не прислушиваются. Просто заставляют тебя делать то, чего от тебя хотят. Если пытаешься выразить свое мнение, быстренько тебя затыкают, называют наглой и своевольной. Еще живя с собственными родителями, Хаён быстро поняла, что лучше всего вообще помалкивать в тряпочку. И сейчас все мало чем отличалось от житья с ее маманей. Та даже не позволяла называть себя мамой.

Даже когда Хаён как-то сломала руку и попала в больницу, мать не позволяла ей отвечать ни на какие вопросы отца или доктора. Стоило только открыть рот, как мать тяжело наваливалась ей на сломанную руку, которую якобы придерживала. Так сильно прижимала, что глаза у Хаён наполнялись слезами, и она тут же прикусывала язык. И мать начинала отвечать за нее. Вспоминать про мать было очень безрадостно. Хаён быстро помотала головой, чтобы выбросить оттуда все мысли о ней.

Да, ей не нравилось в этом доме, но все-таки здесь было в сто раз лучше, чем у бабушки в Ынам-дон.

С того самого момента, когда она утром открывала глаза, до самого вечера, когда укладывалась спать, бабушка постоянно пилила ее без всякой нужды, даже когда Хаён уже спала. Когда Хаён входила в дом в носках, ругалась, что она не отряхнула с них пыль; когда входила просто босиком, устраивала целое представление из-за оставленных на деревянном полу следов. Выговаривала за то, что ест слишком быстро, а потом за то, что долго рассусоливает над тарелкой.

Бабушку, судя по всему, абсолютно все в ней не устраивало — она постоянно таскалась за ней по пятам, шлепала ее и за что-нибудь бранила. Однажды Хаён решилась и, всхлипывая, попросила бабушку отправить ее жить к папе. Та лишь фыркнула на нее. Пригрозила палкой и велела больше никогда не говорить таких вещей, потому что ему вообще плевать на Хаён, потому что теперь у него новая жена.

Хаён уже некоторое время знала, что бабушка все врет. Папа очень хотел жить с ней. Но бабушка не отпускала ее, поскольку они с дедушкой жили на те деньги, которые он им давал каждый месяц за хлопоты с Хаён — услышав однажды, как они ссорятся, Хаён наконец выяснила, почему бабушка не отпускает ее к отцу, пусть даже и терпеть ее не может.

Из-за всего этого Хаён становилось все сложней и сложней поговорить с папой, даже по телефону. Она волновалась, что больше никогда его не увидит. Если б не пожар, бабушка по-прежнему шлепала бы ее по попе и пилила.

…Самое лучшее в этом новом доме — это что в нем тихо. Когда она лежала в своей комнате совсем одна, то не слышала ни звука. Этого жуткого розового тоже не видно, если закрыть глаза. Сонгён постоянно торчит дома, но она редко выходит из кабинета. В результате у Хаён была бездна времени, чтобы все обдумать без посторонних.

Как и велел папа, придется слушаться эту Сонгён, чтобы жить с ним в одном доме. Он слишком уж многим ей обязан, делает все, что она ни предложит, без единого слова. Хаён злилась оттого, что, похоже, он иногда больше верил словам Сонгён, чем ей, но решила не обращать на это внимания.

Чем дальше, тем все меньше она видела в нем от того папы, которого знала, но это не страшно. Ее мечта осуществилась, она живет с ним в одном доме. Вот почему она без лишних слов делала все, что велит ей Сонгён. Даже смирилась с этой розовой расцветочкой.

И ей было бы вообще плевать на Сонгён, на что угодно плевать, если б та не стала лапать плюшевого медведя.

Когда Хаён вернулась из школы, вошла в свою комнату и обнаружила, что оставленный на кровати медведь куда-то девался, то просто не поверила собственным глазам. Обыскала всю комнату, но нигде его не было. Поняла, что Сонгён рылась в ее вещах в ее отсутствие. Сообразив, что это Сонгён и забрала плюшевого медведя, лихорадочно ссыпалась вниз по лестнице. Боялась, что та его просто выбросила. К ее большому облегчению, медведь остался в доме.

Но сейчас не время сидеть и распускать нюни. Вытерев кулачком слезы с лица, Хаён принялась собирать оставшиеся от медведя обрывки ткани и ватной набивки, раскиданные по полу. В углу одежного шкафа заметила пластиковый пакет, в котором недавно лежало одеяло. Подобрала его, смела в него все клочки, обрывки и раскрошившийся пенопласт. Вытащила остатки ваты из живота у медведя, но того, что она искала, там не оказалось.

«Это точно должно быть там!» — в отчаянии подумала она.

Еще раз размяла в пальцах мягкую набивку, чувствуя все бо́льшую и бо́льшую тревогу. Не дай бог это потерять! Это ведь подарок от папы и единственная вещь, оставшаяся в память о маме.

Залезла в раскромсанную башку медведя и вывернула ее наизнанку. И, наконец, вот оно!

Хаён испустила вздох облегчения. Затолкала оставшийся мусор в пластиковый пакет, отставила его в сторонку. Заперла дверь, присела на кровать и посмотрела на то, что держала в руке. Маленькая коричневая бутылочка тускло блеснула в солнечном свете.