Именинница

Женщина отпустила мою руку и провела пальцем по моей щеке.

— Это ты… несмотря на то, что прошло столько времени.

— Я вас не понимаю.

Теперь ее пальцы касались моего лица. И это не было неприятно, совсем напротив, и потому так странно.

— Теперь я узнаю тебя… этот рот, скулы… Ты выросла, моя девочка, но это все еще ты.

— Кто вы?

— Твоя тетя, младшая сестра папы.

— Тетя?

— Когда-то я держала тебя на руках. Ты клала голову мне на плечо и засыпала. Ты только родилась, когда мы встретились впервые, а года через два стали видеться все чаще. Я клала тебя в коляску, и вместе мы гуляли по улицами Шкодера. Когда тебе исполнилось три года, мы виделись в последний раз, или… я хочу сказать в последний раз перед этим.

Она поцеловала меня в лоб, и это тоже было приятно, даже как-то знакомо.

— Понимаю, о чем ты сейчас думаешь, девушка. Что я могу быть кем угодно. Но посмотри, как мы с тобой похожи.

Я кивнула, хотя и не вполне уверенно. Мне не меньше, чем ей хотелось, чтобы это было правдой.

Так хотелось, что сердце, которое только что порывалось выскочить из груди, теперь в ней танцевало. При том, что я понимала, насколько опасно возлагать на эту встречу слишком большие надежды. Единственной моей семьей все еще оставались Тумас и Анетта, которые вырастили меня, потому что другие родственники почему-то не слишком спешили объявляться.

— Вот смотри… Хочу, чтобы ты на это взглянула.

Женщина взяла сумочку, с которой пришла и которую, когда садилась, положила на ворох одежды возле кровати.

— Вот.

Из сумочки появилась выцветшая фотография. Она лежала там, свернутая рулоном, поэтому я разглядывала ее, придерживая с двух сторон указательным и большим пальцами.

— Узнаешь?

Ребенок двух лет улыбался в камеру, сидя в коляске. Он держал мороженое двумя руками и, похоже, успел перепачкать щеки и подбородок. Молодая женщина тоже глядела в камеру, прижавшись щекой к виску ребенка. Они любили друг друга, это было видно с первого взгляда.

— Да, ее, по крайней мере.