— Он заперся в салоне с черноволосой секс-бомбочкой средней мощности, так что в ближайшие несколько месяцев можешь на него не рассчитывать. Он только что пробегал здесь на полусогнутых, чтобы принести ей воды.
После разговора с Астой Арман, которая заверила, что никто из сотрудников ателье не в состоянии полноценно работать после того ужасного шока, которому они сегодня подверглись, Кристер отпустил домой четырех портних, которых допросил в самом начале. Однако с Гунборг Юнг ему хотелось поговорить еще раз. Она, благодаря ее неожиданной откровенности, пока что заинтересовала его больше всех.
Вопреки утверждениям Асты она, едва дождавшись сообщения Линдстедта о том, что он закончил работу, тут же направилась к своей машинке в просторной швейной комнате и была так занята подшиванием широкого рукава на красном шелковом пальто, что даже не заметила Кристера, когда он вошел через дверь, выходящую в холл, пересек комнату и остановился, внимательно рассматривая ее.
— Красивое сочетание, — неожиданно проговорил он, когда она подвинула к себе аккуратно вырезанные детали белого платья с большими красными цветами того же оттенка, что и пальто.
— Красивое, — согласилась она, бросив на него взгляд поверх очков. — Получится очень стильный ансамбль. И очень дорогой. Натуральный таиландский шелк сверху, подкладка из чистого шелка и платье из креп-сатина. Немногие могут позволить себе такой роскошный наряд. А, главное, немногим есть куда его надеть.
Он подумал о Камилле, которая часто блистала такими туалетами и была в них особенно великолепна, и проговорил:
— Вы, женщины, любите разодеваться в пух и прах — это вносит приятное разнообразие в жизнь.
— Женщины из высших слоев, если говорить точнее. Такое приятное разнообразие стоило бы мне месячной зарплаты.
— Вы коммунистка, госпожа Юнг?
— Все меня в этом подозревают. Но я не голосую ни за одну партию.
Кристер оглядел ее худощавое лицо, прямой нос, тонкие губы, бледную морщинистую кожу и невольно улыбнулся.
— Извините, но я никак не могу втиснуть ваш портрет в определение «низшее сословие», хотя этот термин уже безнадежно устарел.
— Посмотрели бы вы на моего сына! — воскликнула она с оттенком сарказма. — Он мог бы надуть кого угодно, выдавая себя за выродившегося итальянского маркиза или свергнутого принца. Моя мать была проституткой в Карлскруне, там фигурировали матросы и офицеры всех рангов и всех национальностей, так что все, должно быть, имеет свое естественное объяснение.
Она сделала жест рукой в сторону запертой двери в комнату закройщицы у себя за спиной и добавила:
— Или вот она, к примеру. Она действительно принадлежала к высшему сословию, но никакие модные платья, пусть даже сшитые по индивидуальному заказу, не могли скрыть, что у нее шея и ляжки, как у прачки.
— Но она и не была вовсе дочерью маркиза. Ее отец был бизнесменом, грубым и неотесанным человеком, которому удалось загрести целый миллион. Я думаю, что вы все же склонны слегка преувеличивать значение денег.
Она сняла очки, и радужки ее глаз снова напомнили ему холодный прозрачный лед.
— А вы сами, господин комиссар? Кто были ваши родители?
— Мой отец был председателем уездного суда в Скуга…
— Вот именно, — подхватила она с ноткой презрения в голосе. — А теперь вы сами занимаете высокий пост в полиции. Не вам объяснять мне, что такое не иметь денег, что такое гнуть спину за каждую монету — мне слишком хорошо все это знакомо.