Слово

Целятся в самую середину, где пожарче, и летят книги, хлопают крышками, словно крыльями.

– Смирись, Ларион! – прикрикнул архиепископ. – Смиришься – помилую!

Молчит игумен, только бескровные губы шевелятся да глаза на проворных стрельцов зрят, жгут эти глаза Стрельцовы затылки не хуже огня. Не стерпел один средь государевых людей – раскосый, скуластый, в лисьей шапке, – оборотился к Лариону, сощурился:

– Пошто глядишь так?

– Креста на тебе нет… – проронил игумен..

– Есь-есь, – забормотал стрелец, сверкая глазами. – Крящен я, крящен… – и полез за пазуху черной от гари рукой.

Вырвал жар несколько испепеленных листов, взметнул к небу, и рассыпались они в воздухе белым крошевом. А за ними еще и еще, и не понять уже, то ли, пепельная, то ли снежная метель метет над землей.

Народ же пятится от костра-жарко, паленым тянет. От некоторых книг-то, как от живого на огне, жареным пахнет – кожа горит. Вон на ком-то зипун затлел…

Пятится народ и молчит, привороженный, только лица краснеют – то ли от жара, то ли от холода. И Арсентий отступает, прикрываясь рукой от пламени, и воевода со стрельцами. Остался у костра один Тихон, прямой и твердый, как дерево. Сделал шаг к нему Ларион, но пошатнулся, взмахнул руками. Хорошо, кто-то подхватил его, не дал упасть. Архиепископ же не пристает пока к игумену, стоит неподалеку, молчит.

Вывернулся из толпы малец в драном тулупчике, солевара сын, протиснулся, пробрался сквозь народ-и к огню. Протянул иззябшие ручонки, греет, а сам все оглядывается на людей и улыбается беззубо.

– Те-епленько…

– Гляньте, гляньте! – заорал кто-то в задних рядах. – Тишка-то горбун! Эко чудо – исцелился!

Юродивый на четвереньках выполз-корзина на голове, вериги по снегу волочатся – завыл волком, глядя на огонь:

– О-о-о-у-у…

Подломился в ногах и упал на колена Тихон. Лицом к народу встал, а затылок печет, аж волосья трещат. Перекрестился размашистым двоеперстием, прохрипел:

– Господи! Что же вы творите, люди добрые? Почто дозволили слово огню предати?

Вздрогнул архиепископ, ударил посохом.

– Замолчь, диавол!

Ларион будто очнулся, поднял голову и заслонился рукой от пламени. Народ кругом огня пеной белой плещется, чернецы на колена пали, молятся, рты разинуты, двоеперстием воздух царапают.

– То не книги в геенне огненной – слово наше горит! – хрипит Тихон. – Слово горит!..