Ленинградская зима

22
18
20
22
24
26
28
30

– Эй, толстый, впрягайся пушку тащить! – крикнули ему с грузовика. Лукьянов повернулся, чтобы ответить, но в это время с другой машины закричали: – Эй, брюхо! Не в ту сторону бежишь!.. – Красноармейцы начали хохотать, показывая на него друг другу. Лукьянов повернул назад к автобусу – вслед ему неслись насмешки, хохот.

Клигина, с интересом наблюдавшая это из окна, ликовала. Лукьянов влез в автобус, сердито приказал шоферу обгонять колонну. Игнатьич недовольно кряхтел, но завел мотор и вывел автобус из потока. Они уже проехали половину пути до развилки, как вдруг навстречу от Нарвы выкатилась воинская колонна.

Подавать назад было некуда, и мгновенно вокруг автобуса киностудии закрутилась дорожная пробка. Началась ругань. Шоферы показывали Игнатьичу кулаки и грозились опрокинуть автобус в канаву. Лукьянов сидел сгорбившись на своем месте и точно ничего не видел и не слышал. И тогда со своего места встала Клигина…

Она открыла дверь, сошла в самую гущу орущей толпы, быстро сообразила, кто тут поглавней, и пошла к нему. Это был танкист, майор.

– Что же это происходит, товарищ майор, – начала она громким и ясным голоском. – Это автобус киностудии, мы едем к своим кинооператорам, которые ведут военные съемки, а нас грозят опрокинуть в канаву.

– Кто вам грозит? – сурово спросил майор, но чем дольше он смотрел на красивую Клигину, тем заметней с его лица сходила строгость. – Все сделаем… сделаем… – словно поперхнувшись, сказал майор.

Это было похоже на чудо – пробка стала раздвигаться, и майор, раскинув руки, пошел впереди автобуса в образовавшемся просвете. Вскоре автобус, миновав развилку, выкатился на шоссе. Дальше путь был свободен. Майор вскочил на подножку автобуса и крикнул Клигиной:

– Давай, красавица, вперед! Снимайте там получше!

Когда автобус развил скорость, Лукьянов крикнул:

– Молодец, Ниночка! Давай командуй и дальше, а то мое брюхо на солдат плохо действует…

Нина даже не повернулась в его сторону и продолжала смотреть в окно.

Долго они ехали без всяких приключений, но километров за пять до поворота с шоссе, как раз когда встретились с воинской колонной, попали под бомбежку.

Вслед за Игнатьичем и Лукьяновым Клигина выскочила из автобуса, и они побежали в придорожные кусты. Только когда упала первая бомба, запыхавшийся Игнатьич сказал:

– А парень-то остался в машине. Спит.

Миша Пронин действительно, как выехали из Ленинграда, лег на заднее сиденье и спал беспробудным сном. Клигина даже позабыла про него. Сейчас она, не раздумывая, побежала назад. В это время немецкий самолет прошел над шоссе на бреющем полете, разбрасывая бомбы и поливая землю из пулеметов. Лежащие на земле бойцы кричали что-то Клигиной, но она продолжала бежать. Толчок жаркого воздуха швырнул ее на землю, и она, упав лицом в песок, замерла, ожидая удара. Но его не было, как молотом по железной бочке било там, впереди, на шоссе, под ней волнами ходила земля. Клигина подняла голову и увидела Мишу, который, как заяц, делая зигзаги, бежал от шоссе в кусты.

Самолеты улетели. Командиры скликали солдат. С криком «а ну, взяли!» десяток бойцов ставил на колеса опрокинутый взрывом грузовик. Никто не пострадал, даже раненых не было. Однако в своем автобусе Игнатьич обнаружил две рваные дырки в кузове. Он сел за руль и осторожно завел мотор, но он заработал как ни в чем не бывало. Клигиной вдруг стало безотчетно весело, и она начала рассказывать, как бежал, делая петли, Миша Пронин. Парень вместе с ней громко смеялся, а лицо у Лукьянова было землистого цвета.

«Плохо ему, что ли?» – подумала Клигина и вдруг вспомнила о своей тайне, вспомнила Павла Генриховича и свой страх перед ним, и сразу все вокруг как-то перевернулось. «А-а, все равно!» – подумала она и опять стала смеяться с Мишей.

Когда автобус добрался наконец до пионерского лагеря, ребят там уже не было – еще утром их увели на поезд. Поехали на станцию, это было недалеко, всего пять километров. Объезжая разбитый мост, автобус завяз в прибрежном песке. Все попытки вытащить тяжелую машину ни к чему не привели, автобус только еще глубже ушел в песок. Решили: Лукьянов вместе с шофером останутся у автобуса, а Клигина и Миша пойдут на станцию и по обстановке – или будут дожидаться автобуса, или уедут с ребятами на поезде.

Они уже собрались уходить, когда из леса на том берегу реки послышались выстрелы и пули просвистели совсем близко, одна щелкнула в железный кузов автобуса. Лукьянов совсем растерялся, тяжело дышал, вытирал пот. Клигина сказала, что автобус надо оставить и всем идти на станцию. Игнатьич наотрез отказался, да и все понимали, что за машину ему может крепко нагореть. Лукьянов сказал, что ходок он никакой и остается с шофером.

Когда начало темнеть, Нина Викторовна и Миша пошли к станции. Они знали направление и двинулись напрямик, через густой еловый лес. Сначала казалось, что идти нетрудно, только неприятно было, что ноги скользили и вязли в сухом песке. Но когда темнота стала гуще, они стали натыкаться на деревья, проваливались в невидимые канавы и ямы. Налетела гроза с ливнем. Они забились под ель и долго сидели, но дождь не прекращался, стало капать через ветви, они промокли до нитки. Клигина вздрагивала при каждом ударе грома, потом ее начало трясти. В это время в затяжном мерцаньи молний они увидели бежавших по лесу людей.