— А я думаю, что как раз он! Потому что шеф, которого я, несмотря ни на что, уважаю, слишком ему доверяет. А Руденко встал между ним и нами, как пень стоеросовый, и попробуй докажи что-нибудь шефу.
— Почему ты об этом говоришь мне? Ты же знаешь, что я с самого начала высказывалась в пользу предложений Кольцова, — желая переменить тему, сказала Юля.
— Знаю. И не только ты. Нас поддерживает Бочкарев. Мне известно, что он ходил с этим вопросом к Ачкасову. О чем говорили, не знаю, но ходил.
— Так что же ты хочешь от меня? — спросила Юля.
— Я хочу, чтобы ты написала письмо Кольцову.
— Какое? О чем?
— Надо убедить его продолжать работу с нами.
— Боюсь, что это пустой номер, — призналась Юля.
— Почему?
— Вряд ли захочет он снова иметь с нами дело.
Окунев явно не ожидал такого ответа и нахмурился.
— Обхамили его тут, конечно, порядком, — сказал он. — Но с другой стороны, мы ведь его идею пробиваем. Присваивать ее никто не собирается. Это ему тоже должно быть ясно.
Юля слушала его внимательно, но согласилась не сразу. В первый момент предложение Окунева даже обрадовало ее. Подумала: «Прекрасный предлог. Строгое, деловое письмо. И тогда уже совсем неважно, что инициативу проявила я…» Но уже чуть позднее все это показалось ей совершенно несерьезным. Окунев был натурой увлекающейся, и доверять ему всецело было рискованно. В противоположность Зарубе, которого, как сам он любил повторять, раскочегарить не так-то и просто, Окунев загорался моментально. И так же быстро остывал. Сегодня ему нравилась идея Кольцова — и он готов был сокрушить горы, чтобы воплотить ее в жизнь. Завтра мог увлечься чем-то другим. Кулешов ценил его как энтузиаста всего нового. В этом отношении Окунев служил в КБ чем-то вроде своеобразного компаса, конец стрелки которого был направлен всегда в сторону самого последнего слова, сказанного наукой в интересующей его области. Однако конструирование сколько-либо ответственных участков Александр Петрович никогда Окуневу не поручал. Теперь Юля вспомнила об этом. И усомнилась в том, что должна призывать Кольцова продолжать работать над «Совой». Кому-кому, а ей-то очень хорошо было известно, чем могла закончиться эта работа. Бессонные ночи, огромная затрата сил, фантазии, воли, потеря времени — и никакой отдачи. И все же желание написать Кольцову, напомнить о себе, в какой-то степени загладить перед ним свою вину за то, что в последние дни держала себя с ним подчеркнуто сдержанно и сухо, взяло верх, и она сказала:
— Хорошо. Я напишу.
— Попроси, чтобы подготовил и привез в Москву хотя бы самую общую схему трансформации «дельты», — обрадовался ее согласию Окунев. — Только пусть продумает все до конца…
— Я знаю, о чем ему писать, — прервала его Юля и пристально посмотрела Окуневу в глаза. — Но если ты завтра переметнешься с «дельты» на какую-нибудь новую усовершенствованную соковыжималку, я тебя запрезираю на всю жизнь!
Голос у Юли прозвучал так решительно, что Окунев от неожиданности даже отшатнулся.
— Боже упаси! Боже упаси! — зная за собой такой грех, пробормотал он и, чтобы успокоить ее, добавил: — Нет уж! Вариант Кольцова я доведу до конца, хотя бы назло твоему Руденко.
Глава 26
Буран отбушевал. Унялся ветер, угнав на восток сердитые тучи. И над городком раскинулось бездонное, голубое, студеное и чистое, как ключевая вода, небо. Невысоко над заснеженными холмами и притихшим лесом повисло пунцовое солнце. За несколько мглистых, вьюжных дней округа изменилась до неузнаваемости. Унылый, монотонный пейзаж прибитого дождями чернотропа бесследно исчез, уступив место широкой панораме, заполненной яркими, искристыми красками. Зима заботливо укутала землю, надежно спрятав под белоснежный пуховик и шелковую мякоть озимей, и застывшие волны пашни, и бурые осыпи косогоров. Укрыла она и границу танкодрома. Но еще отчетливее стали видны на нем черные колеи, пробитые танками по снежной целине.
ebooksa