Так вот почему в моих расчетах получалось: медленные мезоны действительно не вызывают радиоактивности в облученном веществе. Они не возбуждают ядро просто потому, что не проникают в него. То, что я принял за нейтрид, оказалось обычным „химическим“ веществом. Потрясающе просто! О идиот! Не понять, не предвидеть…
Собрались все. Якин читал вслух перевод статьи. Иван Гаврилович снял очки и из-за плеча Яшки смотрел в листки; тот постепенно, но густо краснел. Сердюк без нужды вытирал платком замасленные руки. Оксана еще не поняла, в чем дело, и тревожно смотрела на Якина… Понятно, почему краснел Голуб: он, как и я, не предусмотрел этого. Мы забыли об электронных оболочках — ведь при облучении частицами больших энергий ими всегда пренебрегают…
Словом, тотчас же прекратили опыт и стали готовить новые препараты: кусочки калия, серы и меди. Загрузили их в мезонатор все вместе, стали облучать. Расплывчатое облачко мезонов окутало три маленьких кубика в фарфоровой ванночке синеватым туманным светом. Облучали четыре часа-до конца работы, потом вытащили, чтобы измерить радиоактивность. Но измерять было нечего: образцы остались нерадиоактивными, будто бы и не были под мезонным лучом.
Когда возвращались в общежитие, Яшка захихикал:
— „А ларчик просто открывается“, как говаривал в подобных случаях дедушка Крылов. То, что вы с Голубом считали вожделенным нуль—веществом, не дающим радиации после облучения, оказалось не нейтридом, а обыкновенным вульгарным стабильным веществом. Нуль-вещество — это просто медь, вот и все!
— „Вы с Голубом?“ — переспросил я. — А ты разве не считал?
— Я? А что я? — Яшка удивленно и ясно посмотрел на меня своими голубыми глазами. — Я исполнитель. И кто меня спрашивал?
Вот сукин сын!
…Ничего не будет: ни атомных двигателей величиной с мотор, ни ракет из нейтрида, садящихся на Солнце, ни машин из нейтрида, разрезающих горы, — ничего! Зачем же мы с Сердюком лезли в камеру, под радиацию, рисковали здоровьем, если не жизнью? Для того, чтобы хихикал Яшка? Чтобы все скептики теперь злорадно завыли: „Я ж говорил, я предупреждал! Я ж сомневался! Я внутренне не верил в эту научную аферу!“ О, таких теперь найдется немало!
Иван Гаврилович сидит за своим столом, что-то рассчитывает весь в клубах папиросного дыма.
Мы с Алексеем Осиповичем Сердюком помаленьку проводим облучения по прежней программе. Якин делает анализы. Исследования нужно довести до конца, план положено выполнять… А на кой черт его выполнять, когда уже известно, чем все окончится?
Последнее время он вообще работал из рук вон небрежно и вот нарвался на неприятность.
Мы дали ему для анализа слиток калия, который облучали недавно. Он заложил стаканчик, в котором под слоем керосина лежал этот слиток, в свою „горячую“ камеру и, посвистывая, начал орудовать манипуляторами… Я сначала увидел только, как из окна „горячей“ камеры глянули оранжевые блики. Яшка покраснел и нерешительно вертел рукоятками манипуляторов.
Я подскочил к нему: в камере, в большой чашке с водой, метались серебристые, горящие оранжевым пламенем капли расплавившегося калия.
— Ты что?
— Да уронил нечаянно слиток в воду… — пробормотал Яшка. — А красиво горит, правда?
— Дурак! Он же сильно радиоактивный — теперь камера выйдет из строя!..
Я оттолкнул его, попытался выловить горящие капли пальцами манипуляторов, но ничего не получилось. Калий горел. Подбежала Оксана, увидела пламя: