Мир приключений, 1959 (№4)

— Да нет, Иван Гаврилович, я…

Откровенно говоря, я растерялся и не нашелся, что ответить.

— Что — я? Вы что, считаете, будто эта статейка и несколько опытов перечеркивают все, сделанное нами за год? Это просто трусость! — нападал Голуб.

Насилу мне удалось его убедить, что я так не считаю.

В общем-то, он прав, если не математически, то психологически: еще далеко не все ясно, и в каждой из неясностей может таиться то ожидаемое неожиданное, которое принято называть открытием.

5 июня. Делаем опыты. Подошли к тепловым мезонам и все чаще и чаще получаем после облучения препаратов нуль радиоактивности.

Мне уже полагается отпуск, но брать его сейчас не стоит: в лаборатории и так мало людей. Чертов Яшка! Мне теперь приходится работать и за себя и за него. А другого инженера взамен него нам не дают.

В наши опыты уже никто, кажется, не верит…

27 июня. А ведь, пожалуй, наврал этот Вэбстер. Не все вещества отталкивают медленные мезоны. Сегодня облучали свинец, облучали настолько замедленными мезонами, что голубой лучик превратился в облачко. И свинец „впитывал“ мезоны! А масс-спектрографический анализ показал, что у него вместо обычных 105 нейтронов в атомах стало по 130–154 нейтрона. В сущности, это уже не свинец, а иридий, осмий, рений, вольфрам, йод с необычно большим содержанием нейтронов в атомах.

Очевидно… Впрочем, ничего еще не очевидно.

5 июля. Получили из висмута устойчивый атом цинка, в котором 179 нейтронов вместо обычных 36! Правда, один только атом. Но дело не в количестве: он устойчив, вот что важно! Такой „цинк“ будет в три с лишним раза плотнее обычного…

16 июля. Эту дату нужно записать так, крупно: Шестнадцатое июля тысяча девятьсот… Эту дату будут высекать на мраморных плитах. Потому что мы… получили!!! На последнем дыхании, уже почти не веря, но получили!

Нет, сейчас я не могу подробно: я еще как пьяный и в состоянии писать только одними прописными буквами и восклицательными знаками. Мне сейчас хочется не писать, а открыть окно и заорать в ночь, на весь город: „Эй! Слышите — вы, которые спят под луной и спутниками: мы получили нейтрид!!!“

17 июля. Когда-нибудь популяризаторы, описывая это событие, будут фантазировать и приукрашивать его со свойственной им художественностью. А было так: три инженера, после сотен опытов уже уставшие ждать, уже стеснявшиеся в разговорах между собой упоминать слово „нейтрид“, вдруг стали получать в последних облучениях великое неожиданное: свинец, превращавшийся в тяжелый радиоактивный йод; сверхтяжелый устойчивый атом цинка из атома висмута… Они уже столько раз разочаровывались, что теперь боялись поверить: вот оно!

Облучали ртуть.

Был заурядный денек: ветер гнал лохматые облака, и в лаборатории становилось то солнечно, то серо. По залу гуляли сквозняки. Иван Гаврилович уже чихал.

Пришла моя очередь работать у мезонатора. Все, что я делал, было настолько привычно, что даже теперь скучно это описывать: загрузил ванночку с ртутью, включил откачку воздуха, чтобы повысить вакуум, потом стал настраивать мезонный луч.

В перископ было хорошо видно, как в выпуклое серебристое зеркальце ртути в ванночке упирался синий прозрачный луч. От ванночки во все стороны расходилось клубящееся бело-зеленое сияние — ртуть сильно испарялась в вакууме, и это светились ее пары, возбужденные мезонами. Я поворачивал потенциометр, усиливал тормозящее поле, и мезонный луч слегка изменился в оттенках, стал размываться в облачко.

Внезапно (я даже вздрогнул от неожиданности) зеленое свечение ртутных паров исчезло. Остался только размытый пучок мезонов. И свет его дрожал, как огонь газовой горелки. Я чуть повернул потенциометр — пары ртути засветились снова.

Должно быть, выражение лица у меня было очень растерянное.