— Рваные раны головы прибавь. Борь, а Борь, послушай.
— Чего?
— Придется сигнал бедствия подавать. Пока не загнулись.
— Не примут. Видимость нулевая. Облачность садится.
— Ракет, прямо скажем, не густо. Штуки четыре.
— Беречь до просвета. Тогда сразу сигналить. Всем, чем можем.
Утром в разрыве облаков Романов уловил неясное шевеление на снежнике. Сердце тревожно вздрогнуло. Нет! Не камни и не серны. Люди! Двое! Явно с Домбайского перевала. Скорей всего, кто-то из “Спартаков”…
— Ты, Коротков, кричать способный? Я лично только шепотом. А они вот-вот войдут в зону голосовой связи. А там уйти могут.
— Го-го-го! Знаешь, могу. Вопрос — кому?
— Тем двоим. На снежнике которые.
— Да иди ты… Ты что, очумел, Боб? Там же ни души. Почудилось. Никого на всем Домбайском спуске не видать. Силы растрачивать не будем. Там же — сам видишь — сплошное молоко.
— Брось ты, Юрка. Туман в глазах у тебя. Идут, и один еще на ногу припадает. Значит, Тур с Поляковым. Больше некому. А видимость вполне. Беда — орать не могу. Когда подойдут, скажу, а ты уж звучка дашь… Обожди… Давай!
И Коротков набрал воздуха. И каждый глоток вдоха был сухой, жесткий, царапал.
Он не может кричать. Он должен кричать.
— И-я-ху-у! — Отсчитал про себя “десять” — и снова, и так до шести раз в минуту. Международный сигнал бедствия в горах. Альпинистский SOS. Значит: бросай личные восхождения, мужики; топать, куда скажет начспас. Железный закон гор.
— Есть такое дело. Остановились. Слушают: откуда?
И Борис ударил патроном о штычок ледоруба, и одна за другой прочертили красную дугу ракеты и рассыпались искрами по снегу. Оба замерли, но сначала снова в тишине то же тук-тук. Часы. Потом — кап-кап. Солнце коснулось сосулек. И только после — двойной голос человека, и над тобой брызжет искрами ответная ракета. Зеленая.
Ребята! Услышали. Хорошие мои. Молодцы. Спасибо! Теперь не загнемся. Теперь порядок. Теперь придут. Теперь ждать. Теперь жить…
Утром Кавуненко глядел и сам себе не верил. Разве бывает такое в горах?.. Человек может стать седым за ночь. За час. Гора не меняется и за тысячу лет. Кавуненко чувствовал себя, как фоторепортер, который кинул пленку в бачок, а проявилось совсем не то, что засиял.
…Сползающий со стены Южнодомбайский ледник вчера (и год, и сто лет назад, и триста) был весь из льда. На данный момент?.. Словно и не было никакого льда, замостило весь за ночь битым гранитом.
ebooksa